Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г.

Мы узнаем от него, что Азеф был выбран главою боевой организации, уже находясь на службе полиции, что он принял этот пост с благословения не только Герасимова, но и Столыпина. Знали ли они оба в то время, что Азеф удостоился чести этого избрания потому, главным образом, что в 1904 году руководил убийством Плеве и в 1905 году – великого князя Сергея? Герасимов уверял, что оба они об этом не знали; это было «до них». Он добавлял, будто по просьбе Азефа он даже отыскал один документ в архивах полиции, который и уничтожил; этот документ-де ясно доказывал, что об убийстве Плеве Азеф своевременно предупреждал, и даже называл имя будущего его убийцы – Сазонова. Выходило, следовательно, что какие-то лица из лагеря власти Плеве в это время нарочно дали убить. Характерно, что такая улика, если такой документ был, в угоду Азефу была Герасимовым, по его сознанию, все-таки уничтожена.

Но как бы то ни было, так как на обязанности Азефа лежало не раскрыть одно преступление, а исполнять систематически эту задачу без ограничения времени, т. е. так как после одного предательства он должен был все-таки свой руководящий революционный пост сохранять, то Азеф и Герасимов выработали совместно план общих действий; заключили между собой соглашение, которое обе стороны «честно» (выражение Герасимова) исполнили. Азеф обещал всегда доносить о том, что готовилось, а власть, раскрывая покушения и заблаговременно казня исполнителей, обязывалась не трогать революционных вождей, т. е. тех членов организации, которые преступление подготовляли. Иначе они могли бы о его предательстве догадаться. Исполняя это соглашение, полиция их не арестовывала. Им давали возможность уехать. Если же они медлили вовремя сами уехать, то за ними начинали так «демонстративно» следить, что они заподазривали, что открыты, и торопились исчезнуть. Бывало, что другие чины полиции, не посвященные в тайну, их арестовывали. Им давали возможность тогда убежать. Для правдоподобия даже судили и осуждали тех стражников, которые недоглядели за ними. Те, кто упустили по недосмотру, отвечали за тех, кто это делал умышленно.

Эта система имела слабое место. Покушения могли иногда удаваться. Герасимов рассказал пикантный случай, как в момент покушения на Дубасова в Москве там оказалось два агента полиции: петербургской – Азеф и московской – Жученко. Они друг друга не знали, но оба служили в полиции и каждый своему начальству в устройстве этого покушения доносил на другого. Проверить было нельзя, и вопрос поднесь остался открытым. Другой пример. С тех пор как боевая организация партии с. р. была в руках Азефа, можно было спать спокойно; о всех ее покушениях заблаговременно будет известно. Но часть революционеров отделилась от боевой организации и создала группу максималистов, от нее независимую. Для борьбы с нею Трусевич решил последовать примеру Герасимова и заагентурил некоего Рыса. Он ему обещал, что никто, кроме Трусевича, про него знать не будет; Рысу была обеспечена неприкосновенность, и ему дали убежать из тюрьмы. Герасимов не без торжества рассказал в своей книге, что Трусевич был одурачен, оказался неспособным людей разгадать, что Рыс обманывал его, а не своих сочленов по партии и что это именно он – Рыс – организовал взрыв столыпинской дачи.

Общая картина ясна. Дело не ограничивалось моральной грязью всякого предательства, которой не брезговали пользоваться представители законной власти России; они пошли дальше: они совершали «преступные действия», законом караемые, охраняли и выпускали из тюрем «преступников», давая им возможность беспрепятственно организовать, если и не доводить до конца преступления. Если бы то делали только низшие агенты, на свой собственный страх, государство должно было бы их судить как пособников или попустителей; их могли оправдать ввиду специальных «мотивов» поступка, могли дело замять, закрыть глаза на то, что узнали, и тем внешнее приличие соблюсти. Мало ли что за кулисами делается, и все-таки терпится. Но дело происходило не так. Это делал не только Герасимов, это знал и одобрял высший представитель государственной власти – Столыпин. Этого мало. О деятельности Герасимова Столыпин доложил Государю, и Государь сам пожелал его видеть. В своих воспоминаниях Герасимов говорит, что он Государю сделал о ней подробный доклад. О чем Герасимов счел приличным перед Государем молчать, мы уже не узнаем. И после той аудиенции Герасимов был произведен в «генералы». Любопытная мелочь: Герасимов при докладе указал Государю, что одним из препятствий к успеху его полезной работы являлась «финляндская конституция»; она таких приемов борьбы у себя не допускала[14]. Государь этим был возмущен и обещал поговорить со Столыпиным; находилось ли это в связи с внесением в 3-ю Думу законопроекта о Финляндии, нарушавшего финляндскую конституцию? Как бы то ни было, нельзя говорить, что Герасимов поступал тайно от государственной власти; она его одобряла и потому за него отвечала сама. Беззаконие творил не отдельный агент, а все государство.