Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г.

Но у нас была конституция, и Столыпин от нее не хотел отрекаться. Каков бы ни был избирательный закон 11 декабря, которым в свое время возмущались левые партии как недемократичным, этот закон обеспечивал голос на выборах и тем, кто остался заветам «Освободительного Движения» верен. Столыпину нужно было поэтому добиться поддержки тех слоев населения, которые не шли покорно за властью и посылали в Думу определенно оппозиционные партии. Заключительным актом первого междудумья, который был бы показателем успеха Столыпина, должны были быть удачные выборы в новую Думу.

Именно с этой целью, чтобы примирить с собой этот слой избирателей, Столыпин и хотел провести ряд полезных и популярных реформ. Они, как я указывал, не могли этой цели достигнуть. Но он решил не пренебрегать и более легким приемом – нажимом власти на выборы.

Инициатива этого шага, как почти всех главных ошибок Столыпина, исходила опять от Государя.

В октябре 1905 года в докладе Витте, который Государь предписал «принять к руководству», помещена была фраза: «Правительство должно поставить себе непоколебимым принципом полное невмешательство в выборы в Думу». Витте ее поместил не из уважения к «воле народа». Несмотря на малое знакомство с «общественностью», он понимал, что при ее отношении к власти вмешательство в выборы приведет к результатам обратным. Это соображение я потом слыхал от него самого. Было ли предписанное им невмешательство на местах исполнено точно – или встретило противодействие со стороны «патриотических обществ» и министра внутренних дел П.Н. Дурново – трудно судить. Но при Витте давление, если и было, происходило не явно.

Эта позиция и вызвала неодобрение Государя. В его письме в ответ на прошение Витте об отставке есть слова: «Дума получилась такая крайняя не вследствие репрессивных мер правительства, а благодаря широте закона 11 декабря, инертности консервативной массы населения и полнейшего воздержания всех властей от выборной кампании, чего не бывает в других государствах». Упрек за «невмешательство» странен в устах Государя, который этот принцип предписал принять «к руководству». Зато теперь вмешательство было одобрено. В чем же оно могло выражаться?

Одно – влияние авторитета власти на умы избирателей. Но при нашем отношении к ней, где население ее винило за все, даже за то, в чем она была неповинна, вмешательство власти было бы опасно для нее же самой. Правительственная рекомендация стала бы губить кандидатов, как губила казенную прессу, которая по одному тому, что казенная, не находила читателей. Это наследие прошлого могло исчезнуть лишь постепенно опытом жизни и политическим воспитанием.

Столыпин это как будто бы понял; он не ставил официальных кандидатур, не рекламировал их, предоставил партиям сражаться друг с другом; но зато он стал терпеть и поощрять более бесстыдное дело – насилие над избирателем. Этим он увеличил озлобление против себя.

Размеров этого насилия не нужно преувеличивать. Мы позднее насмотрелись на то, до чего может оно доходить. Если при большевистской Революции голосование совершалось открыто, если теперь можно было предлагать избирателям общие официальные списки и называть это выборами, смешно говорить о давлении при избрании 2-й Государственной думы. В России в 1907 году ничего подобного не было и быть не могло. Вмешательство в выборы старались скрывать. Но и население к нему было чрезмерно чувствительно. Малейшая подобная попытка его оскорбляла, и оно уже жаловалось на давление там, где его, в сущности, не было. Так, когда по предложению министра внутренних дел Сенат дал толкование некоторым статьям выборного закона, это обогатило наш язык ироническим термином «разъяснение». Так стали называть всякое «нарушение права».

Это было остроумно, но несправедливо. В сенатских разъяснениях речь шла о проблеме конфликтов, неизбежных при куриальной системе. Таким был вопрос, где голосует крестьянин, имеющий личную собственность: в крестьянской или в землевладельческой курии? Где голосует рабочий, имеющий квартиру: по рабочему или по квартирному цензу? От решения этих вопросов могло много зависеть. Было правильно установить для всех таких случаев какой-то общий порядок, а не предоставлять каждое отдельное дело усмотрению заинтересованных лиц или местных властей. Передача этих вопросов на единообразное разъяснение их Сенатом была приемом, который было нужно одобрить. В нем было одно из прямых назначений Сената. А между тем именно в этих «разъяснениях» было усмотрено неприличное воздействие на ход выборов.