Я оказался невольным свидетелем, как партия принимала решения. Лидером считался у нас Милюков; но на личное руководство у него не было ни претензий, ни специального дара. Распорядителем оставался коллектив; он отражал разные направления, примирение которых и сделалось главной задачей «лидера». Милюков своего личного мнения партии не навязывал, высказывал его обыкновенно после других, когда разные точки зрения были изложены и он мог между ними найти компромисс. Его иногда добывали «измором», затягивая обсуждение, пока не образуется подходящего состава собрания.
Кадеты гордились дисциплиной, ею дорожили и считали условием парламентской деятельности. Депутаты могли спорить между собой, у себя, но в Думе должны были голосовать одинаково. Единственной уступкой праву личного мнения было разрешение «воздержаться» от голосования; да и это иногда запрещалось. Потому, кроме исключительных случаев, решения и голосования в Думе заранее устанавливались в заседаниях фракции.
Это имело одно неудобство. По партийному уставу в заседаниях фракции на равных правах с депутатами участвовали члены Центрального комитета и члены распущенной Думы. Не участвуя в Думе, сами в ней не голосуя, они влияли на поведение фракции. У них было больше авторитета, чем у новичков; более опыта, больше свободного времени, чем у рядовых депутатов, которые целый день работали в Думе или комиссиях. Last but not least[34]
заседания фракции были для них заменой их прежней работы, единственным способом принять в ней участие. К заседаниям фракции они относились более ревностно. Немудрено, что влияние их во фракции, особенно первое время, было преобладающим.Они естественно тянули новую Думу на старые рельсы. Хотя было ясно, что та прежняя тактика, которая в 1904–1905 годах победила, а в 1906 году привела к гибели 1-ю Думу, в 1907 году была вполне безнадежна, все-таки своих ошибок они признавать не хотели, делая вид, будто «ничего не переменилось» и «война продолжается»; благодаря этому принимались решения, с которыми было опоздано. Все первые шаги 2-й Гос. думы оказались этим отмечены.
Новые депутаты стали учиться не от них, а из личного опыта. Решения фракции проводиться в исполнение должны были ими. Они поэтому живее чувствовали ответственность за то, что делали, чем их закулисные руководители; и работали они в условиях не схожих с 1-ю Думою. Все это переламывало предвзятые навыки и инструкции. Для новых депутатов сила Думы была не в предполагаемой ее суверенности, а в реальных правах, которые государство за ней признавало. Эти права были ограничены, но зато их надо было использовать полностью. Лозунг «Думу беречь» не предполагал сохранения ее только для одного ее «существования»; он требовал от нее «достижений», которые были возможны только на конституционных путях, т. е. при совместной работе Думы с государственной силой – правительством. Вопреки вожакам это понимание стало отражаться на тактике фракции раньше, чем перешло в сознание лидеров.
Первым делом Думы должно было быть избрание ее председателя. Переговоры об этом велись между представителями партий. Права кадетов на пост председателя никто не оспаривал. Этому помогало и то, что ни одна из левых партий (трудовики, с.-д., с.-p., н.-с.), как республиканцы, не считали возможным для своего сочлена представление Государю. Кадеты же были хотя и оппозиционной, но «монархической» партией. Им поэтому вдвойне естественно было выставить от себя председателя.
За несколько дней до открытия Думы, по примеру 1-й Думы, было созвано совещание для сговора относительно поведения во время первого заседания, а также для одобрения кандидата в председатели Думы. Собрание было созвано по инициативе кадетов; в их помещении; председательствовал на нем кадет П.Д. Долгоруков. Были приглашены только левые фракции. Не звали ни правых, ни октябристов, ни умеренно правых. Их заранее считали врагами. Потому и речь на собрании шла всего больше о том, как парализовать возможную с их стороны «провокацию» в день открытия Думы. Хотя правила 18 сентября как будто не допускали подобной возможности, но вспоминали речь Петрункевича об амнистии в 1-й Думе и опасались чего-либо подобного в смысле обратном. В качестве знатного «праводумца» Кузьмин-Караваев всех успокаивал. Без содействия председателя этого-де сделать нельзя; против этого есть «председательский окрик», и т. д. Доля смешного здесь была в том, что Кузьмин-Караваев не сомневался, что будет избран председателем сам. В некоторых отношениях он мог оказаться бы лучше; но за ним не было партии, а его личное поведение в 1-й Думе внушало к его устойчивости мало доверия.
Выставленная кадетской партией кандидатура Ф.А. Головина была без возражений одобрена совещанием. Долгоруков приветствовал это единогласное решение собрания, видя в нем «первое совместное действие объединенной оппозиции». Это вызвало общие рукоплескания.