Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г.

24 мая совещание предложило поставить на повестку ближайшего заседания «смертную казнь» и «амнистию». Докладчик судебной комиссии Гессен выставил вместо этого законопроект о «местном суде», первый готовый к рассмотрению органический закон, сделавшийся потом главной рекламой работоспособности Думы. Это заявление было встречено негодованием слева. Как? Местный суд раньше амнистии? На эту демагогию другой Гессен, В.М., ответил обстоятельной речью. Он не отрицал важности этих и им подобных законов, которые, по терминологии правительства, «соприкасались с государственной безопасностью».

«Но, – говорил он, – мы сознаем, и считаем себя обязанными об этом открыто Думе сказать, что в области данных вопросов Государственная дума в настоящий момент, при существующих условиях, не в состоянии добиться положительных результатов. Приступая к рассмотрению этих вопросов, мы станем на путь горячих речей и бесплодных решений. Я считаю этот путь опасным и ложным… Есть ряд других важных законов, которые касаются «органического переустройства нашей государственной, преимущественно местной жизни», в которых Дума может многое сделать, так как правительство им не противится – таковы местный суд, крестьянское и земское самоуправление и т. д.».

Над этим и нужно поэтому работать в первую очередь.

Целая пропасть отделяла этот новый взгляд от того недавнего времени, когда кадеты горячо обсуждали вопрос, дозволительно ли Думе заниматься «органической работой» раньше проведения радикальной «конституционной реформы». Теперь именно эта органическая работа ставилась ими на первую очередь. Но откровенность, с которой Гессен поставил точки над i, вызвала слева целую бурю.

«Кроме мотивов порядка и целесообразности, – говорил честный и искренний трудовик, товарищ председателя, доктор Березин, – есть мотивы чести и совести, о которых заявлял Петрункевич в тот день, когда собралась 1-я Дума. Изменились ли понятия о долге, совести и чести у той же самой партии в этом году?»

«Партия народной свободы, – говорил народный социалист Демьянов, один из самых порядочных, но и безнадежно слепых людей, которых я знал, – в этом заседании обнажилась. Мы дойдем до того, что будем с покорностью рассматривать вопрос о том, чтобы устроить при Юрьевском университете прачечную… К этому придет Дума, если пойдет по пути дальнейших уступок и т. д.».

С точки зрения революционной идеологии это было логично. Но вот что показалось загадочным. Правые не только не поддержали кадетов, но вслед за левыми стали их вышучивать. Синодино речь В. Гессена назвал «блестящей», доводы его «вполне разделял»; но он нашел, что Гессен толкал Думу на скользкий путь.

«Я опасаюсь, что то, что вам было сказано председателем Совета министров «не запугаете», осуществилось; вы в центре запуганы. (Смех и аплодисменты слева.) Да, смейтесь; я очень доволен, что господа кадеты запуганы, но – срам им. Та партия, которая всегда стояла во главе великого освободительного движения, отходную прочла сегодня себе на этой кафедре и себя похоронила навеки. (Аплодисменты слева и справа.)»

Крупенский тоже стоял за постановку на повестку амнистии.

«Я лично считаю, – говорил он, – что, раз поставлен вопрос желательный крупной группе лиц, не следует его снимать, хотя бы мы даже и были против. Я лично стою против этого вопроса, тем не менее считаю, что он должен быть рассмотрен и откладывать его ни в коем случае не может быть признано правильным. Я опасаюсь, что его постигнет та же судьба, как и порицание политических убийств».

На эти «крокодиловы слезы» отвечал Ф.Н. Родичев:

«Синодино аплодировали оттуда, откуда редко ему аплодируют. Там, может быть, запуганы. Но я вам скажу правду: я запуган, но не извне. (Аплодисменты, крики «браво!») Я боюсь суда своей собственной совести. Мы посланы сюда не для того, чтобы постановлять резолюции, а чтобы осуществлять дело переустройства страны, установить новые законы, и один из самых важных из них есть тот, который мы предлагаем вам обсудить в следующий день, т. е. законопроект о местном суде».

Что означали эти выступления правых против того, чему они не могли не сочувствовать? Я об этом подробно говорить буду после. Дело в том, что в это время, т. е. 24 мая, они Думу «беречь» уже не хотели. Этим объясняется то, что их голосами амнистия была поставлена на повестку, а смертная казнь не была. Разница знаменательна. Законопроект об амнистии, как нарушавший прерогативы Монарха, мог быть поводом к роспуску; его потому и поставили. «Отмена» же смертной казни ничем не грозила, кроме потери времени; без цели правые не захотели голосовать вместе с левыми.

Этой «провокации» будет посвящено специальное рассмотрение. Но этот вопрос стоит вне плана думских работ. Расставаясь с «планом», надо признать, что Дума была распущена в тот самый момент, когда она становилась на путь деловой, а не демонстративной работы. Причины роспуска поэтому надо искать в другом месте, а не в лицемерных словах «Манифеста».

* * *