«Мы видим юных мальчиков, с детским лицом, над которым нависает огромная стальная каска. Страшно слышать их тонкие, детские голоса. Им самое большее 15 лет, их фигуры выглядят такими хрупкими и маленькими в мешковатой солдатской форме. Почему мы настолько потрясены при мысли о том, что детей убивают? Через три или четыре года эти же самые дети кажутся нам совершенно пригодными для того, чтобы стрелять и калечить… До сих пор быть солдатом означало быть мужчиной… Напрасная гибель этих мальчиков, не достигших зрелости, очевидно, противоречит какому-то фундаментальному закону природы, нашему инстинкту, противоречит всему, что необходимо делать для сохранения вида. Некоторые рыбы или насекомые едят свое потомство. Люди не должны так делать. А то, что мы именно так и поступаем, – это верный признак безумия»55
.В битве за Берлин ни одна из сторон не использовала возможности для утонченного тактического искусства, были просто тысячи ожесточенных местных стычек, в которых наступающие измеряли каждый свой успех в метрах. Снова и снова солдаты, идущие впереди, погибали, первые танки – уничтожались; советская артиллерия и бомбардировщики не прекращали налетов; улицы превращались в руины. Подтянулась осадная артиллерия: 203-миллиметровые гаубицы разрушали здания, занятые оборонявшимися, а те вели ответный огонь прямой наводкой, и пыль и дым клубами поднимались в воздух. Сталин понукал своих маршалов по телефону из Москвы: десятки тысяч солдат заплатили своими жизнями за то, что Жуков и Конев вели не скоординированное наступление, а соревнование за воплощение эгоистических амбиций.
«Берлин… являл собой ужасное место, – писал шведский представитель Красного Креста Свен Фрикман, осматривая осажденный город ночью. – В безоблачном небе сияла полная луна, так что можно было видеть ужасную степень разрушений. Город призраков, населенный пещерными жителями, – вот что осталось от мировой столицы… Императорский дворец, все роскошные замки, дворец принца, королевская библиотека, Темпельхоф, здания на Унтер-ден-Линден – от всего этого почти ничего не уцелело. Из-за лунного света, который лился сквозь все эти пустые окна и дверные проемы, ночью город производил более угнетающее впечатление, чем днем. То тут, то там виднелись языки пламени – пожар продолжался после недавнего авианалета – и работающие пожарные команды. Текущая из разорванных труб вода превращала некоторые улицы в подобие Венеции и ее каналов»56
.Хельга Шнейдер писала: «Мы ведем растительное существование в городе-призраке, без электрического света и газа, без воды, теперь для нас личная гигиена стала роскошью, а горячая пища – абстрактным понятием. Мы живем как призраки, на обширном поле руин… город, в котором ничего не работает, кроме телефонов, которые иногда звонят, уныло и бессмысленно, под обломками зданий»57
. Не все звонки были бессмысленны: чтобы узнать, насколько продвинулся противник, штабные офицеры в бункере Гитлера набирали номера телефонов в определенных районах города. По мере того как один квартал за другим занимали русские и слышались их голоса, в подвалах перепуганные горожане шептали друг другу: «Дер Иван комт!» («Иван идет!»)