Вторая невеста

— Не то от Бога, не то от дьявола!

Но он, Леша Добродеев, докопается!

Майя сидела с опущенными глазами, вцепившись пальцами в край стола. Федор прикидывал, как заставить журналиста заткнуться, и пришел к выводу, что добиться этого можно только физическим устранением последнего…

На пешеходном мосту молча стояли люди и смотрели на луну. Желтый шар висел над серебряной речной гладью во всем своем победительном великолепии. Это было время русалок, которые чуть слышно плескались под мостом. В воздухе маревом плыл тонкий комариный писк их пения. Леша не выдержал и громогласно отметился стихами, простирая вдаль правую руку и косясь на Майю.

Стань у окна, убей луну соседством,

Она и так от зависти больна,

Что ты ее затмила белизною! [4]

…Они расстались около часа ночи. Майя едва держалась на ногах, и Федор сказал, что им пора. Леша тонко улыбнулся и пожелал спокойной ночи. На лице его обозначилось интеллектуальное усилие — видно было, что он ищет подходящие случаю стихи или, на худой конец, цитату, но, так ничего и не найдя, он усадил их в такси и сообщил, что, к сожалению, ему нужно домой, а то бы он… о-го-го! Были и мы рысаками!

Дверца захлопнулась, отсекая неугомонного журналиста, и они наконец остались одни.

Майя прижалась к Федору, и он, помедлив, обнял ее.

Они молчали всю дорогу. Федор чувствовал у себя на шее теплое дыхание Майи. Ему казалось, что она уснула. У дома он выбрался из машины первым, помог выйти ей и стал было прощаться. Но Майя, удерживая его руку, сказала умоляюще:

— Нет, Федор, нет, останьтесь! Мне жутко одной, все спят, дом почти пустой. Идрии не добудишься… в случае чего.

Федор не понял, что она имеет в виду.

Машина, мигнув красными огоньками, развернулась и уехала.

…Они сидели на веранде. Гигантский диск смотрел им прямо в лицо с сизо-серого безоблачного неба. Луна лишала воли, выжигала мысли, превращала их в неподвижные манекены — не хотелось ни разговаривать, ни двигаться. Хотелось в бесконечном и бездумном трансе смотреть на светлый небесный лик.

Майя принесла бутылку белого вина и бокалы. Они выпили. Вино было холодным и кисловатым.

— Мне спокойно с вами, — сказала Майя. — Впервые после смерти мужа. Я не ожидала, что встречу человека, близкого по духу…

Она говорила, не глядя на Федора. Лежала, облитая лунным светом, в большом плетеном кресле, положив ноги на соседнее. Черное платье приподнялось, открыв острые коленки. Федор вспомнил картину «Девочка» и подумал, что Майя писала ее с себя. И физически, и духовно. Одиночество среди враждебной и любопытной толпы. И не важно, что на самом деле нет враждебной толпы, а важно то, что она так видит себя и мир. Она и мир — два края, две планеты, а между ними холодная бездонная пропасть. Жертва…

Майя повернулась к нему, протянула руку, и он безотчетно протянул свою, и ладони их встретились. А следом и губы.

— Эта луна сводит меня с ума… — прошептала Майя. — Здесь не должно быть такой луны… Иди сюда!

Она опустилась на пол веранды и потянула его за собой. Звякнули подвески на ее браслете.

Они целовались, лежа на грубой плетеной циновке, а вокруг было светло как днем, только свет этот был странный — ртутный, пепельно-серый, мертвенный.

То, что они испытывали, было как взрыв, как ожог, как жажда погибающих в пустыне, поцелуи их становились все неистовее, они не чувствовали боли, казалось, они теряют разум. Майя вдруг застонала, и Федор опомнился.

— Что? — спросила она, заглядывая ему в лицо.

Он сел, не глядя на нее.

— Ты прав, — выговорила она непослушными губами. — Не здесь, не сейчас…

Он поднялся, помог встать ей. Они не смотрели друг на друга. Пролетел ветерок, принеся запах лилии вуду, и Федор окончательно пришел в себя.

— Идем, — сказала Майя. — Я едва держусь на ногах. — Голос у нее был угасший.

Она показала ему свободную спальню, легко поцеловала в губы, привстав на цыпочки. В ее поцелуе не осталось и следа давешнего безумия.

Оставшись один, Федор набрал капитана Астахова.

— Опять ты? — отозвался тот после продолжительного шороха эфира. — Где горит?

— Сегодня отменили концерт Стеллы.

— И ты звонишь мне в два ночи… чтобы… Ты! — От возмущения капитан стал заикаться.

— Коля, я думаю, мы опоздали!

— Что значит, опоздали… какого черта?

— Я считаю, что они скрылись. Я же просил тебя утром…

— Ты меня уже достал! — заорал капитан, и тотчас же послышался возмущенный лай Клары. — Заткнись! Ты еще тут… Это не тебе! Думаешь… откуда ты знаешь?

— Леша Добродеев сказал.

— Этот журналюга? И ты ему поверил?

— Он сказал, что был там и концерт отменили. С этим все ясно. Чему тут не верить? Коля, я думаю, нужно завтра же утром…

— Да понял я! Понял! Ты дома?

— Нет, — кратко ответил Федор и отключился.

…Он лежал в чужой широкой кровати, раздумывая — не в этой ли спальне много лет назад десятилетний мальчик Максим убил свою мать и ее друга? Он представил себе, как ребенок сидел на полу, не смея поднять глаз, чтобы не видеть тех , а на коленях у него лежало ружье. Мальчик, чья дальнейшая судьба определилась той ночью.