Вторая попытка

– Не вдруг, сударь. Отнюдь не вдруг. Но – исподволь. Как оно всегда всё и делается. Однажды прекрасным утром проснемся мы с вами где-нибудь посреди Европы, попробуем завязать разговор за табльдотом на языке, который вы так кстати почти забыли, а нас и не поймут. Залопочут нам в ответ, заквакают что-нибудь эдакое, англо-саксонское: «уот-уот» или «гет-гет», а мы, как говорится, ни бэ, ни мэ, ни кукареку…

– Это где же в Европе, позвольте уточнить, мы проснемся?

– Ну, мало ли где. Да хоть в Гельвеции, в Сардинии, или в той же Батавии, например…

Тут возлежащему перед ними героическому французскому понтеру, наконец, надоело размышлять про себя о вздорности делишек людских, а тем паче задаваться вопросами, на которые он не мог дать ответа (Где он? Кто он? И если все же тот, за кого его принимают эти невидимые им досужие собеседники, то почему он понимает все три языка их общения, и даже, кажется, знает, что значат эти пренебрежительные «What-What» и «Get-Get»?) и он решил открыть глаза, дабы утонуть душой и взглядом в бесконечном небе, позабыв о бренности всего земного. Глаза он открыл, однако в намерении своем пойти ко дну в горнем не преуспел. И вверху, и окрест, и вообще – по всему окоему, везде царила изнурительная серость, возмутительная муть, мучительная мга, так что белые хлопья редкого пока еще снега даже как-то радовали глаз, хотя ничего хорошего не предвещали…

– Э, да он жив! – воскликнул стоявший в нескольких шагах от него русский генерал в роскошной шубе.

– К сожалению, – буркнул другой, – тоже генерал, но в шинели с поднятым меховым воротником, в который он зябко кутался.

– Да полно вам, Вильгельм Петрович, – поморщился тот, что в шубе, и, обращаясь уже непосредственно к очнувшемуся, задал ряд нешуточных вопросов из туристического разговорника:

– Месье, вы меня слышите? Понимаете? Видите? Вы можете говорить? Кто вы?

– На первые четыре вопроса, – прохрипел месье, – мой ответ – «да». На последний вы ответили сами: brave gar к вашим услугам, сударь…

– Истинного француза любезность не покидает даже в плену! – восхитился шубейный.

– Не спешите с выводами Алексей Антонович, – предостерег шинельный. – Как знать, не выглядит ли вся эта ситуация в его замутненном сознании совершенно противоположным образом.

– Это каким же?

– Например, что не он в плену, а мы – два русских генерала – являяемся его пленниками…

– Интересно, – пробормотал шубейный. – Сейчас проверим. Месье, вы понимаете, что вы наш пленник?

Месье ответил не сразу. Видимо, вспоминал, как и что надлежит отвечать в таких случаях. Наконец, его осенило:

– Merde! La garde meurt et ne se rend pas![478]

– Que? Ou?[479] – одновременно не расслышало, не поняло и озадачилось их сиятельство в роскошной шубе.

– Очевидно, бредит, – сказал генерал в шинели, – гвардейцем себя воображает…

– Quand,[480] – как бы по инерции дополнил недозамерзший пленник шубейного. Помолчал и добавил. Тихо и задумчиво:

– Voilà le commencement de la fin.[481]

– Действительно, бредит, – согласился шубейный с шинельным и, обернувшись к свите, приказал: – Вахмистр, срочно доставьте этого героя в лазарет…

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

– Да, и вот что: напоите его водкой и натрите гусиным жиром из моих припасов…

– Сделаем, ваше сиятельство! – с еще большим энтузиазмом принял приказание к исполнению кавалерийский фельдфебель.

– Бухнём! – обрадовался мысленно пленник и, положив с прибором на всякую духовную заумь, предался весьма вещественным размышлениям о том, какой крепости окажется жгучий напиток из припасов русского генерала, и какой очистки – кстати. На качество гусиного жира ему было, говоря по чести, глубоко наплевать… Он почувствовал, как чьи-то грубые, не привыкшие к христианским нежностям человечности, руки перекладывают его с земли на носилки, ощутил острую боль в висках и вновь перестал существовать…

Когда спящий проснется

Проснулся не сам по себе, – эрекция разбудила. Глаза безуспешно пытались что-то конкретное разглядеть во тьме ночи. На ощупь с одной стороны стена, с другой – спина. Интересно, чья? Повернулся набок к спине, уперевшись налитым членом в то, что пониже. Решил дать волю рукам с вполне конкретной целью: если нащупаю грудь, значит, жена. Если нет, – значит я – пидор, причем активный… Грудь обнаружилась. Слава, слава нам, натуралам!..

Жену полагается трахать, исполнять супружеский долг. Если я и задолжал ей что-то, то сейчас верну с процентами. Господи, почему я не женился раньше, лет в пятнадцать?!.

Возня с одеялами чуть не сбила с толку. Значит, подушка у нас одна, а одеяла разные… Милая, что же ты столько на себя натянула? И пижама, и трусы! И под трусами у тебя сухо, как в аравийской пустыне. А я, между прочим, уже минуты две как к предварительным ласкам приступил… Может не там и не то ласкаю? Оказалось все же, что и там и то.

– Վով, էդ ՞ինչ ես անում:[482]

– Ոչ թէ ինչ, այլ ում, – поправил он ее. Тоже шепотом. – Քեզ եմ անում, պարզ ՞չի:[483]

– Բա երեխեքը, բա մայրիկդ[484]

– Я что, обещал им показать, как мы этим занимаемся? – прошептал он по-русски.