Вторая рота

— Так, мысли вслух, — ответил Медведев и раскрыл список вечерней поверки. Сегодня это мероприятие им впервые выпало проводить самостоятельно — Шматко и Зубов отправились домой. — Давай, начинаем.

— Рота-а-а! Сми-и-ирно! — Гунько просто упивался своим командным голосом, который вдруг прорезался у него буквально за считанные часы.

Медведев окинул взглядом строй: вновь прибывшие бойцы выделялись из общей массы тёмным несуразным пятном. Что такое команда «Смирно!», они ещё не прочухали.

— Была команда «Смирно!», — спокойно заговорил Медведев. — Для непонятливых и тормозов поясняю: при отдаче этой команды боец вытягивается в струну, распрямляет плечи, поднимает вверх подбородок, руки по швам, сжаты в кулаки. Пятки вместе, носки врозь под углом сорок градусов. Рядовой Соколов!

— Я!

— Выйти из строя на два шага!

— Есть!

Сокол всегда был воплощением строевой безупречности. В крови у него, что ли, это было? Он, как изваяние, замер перед строем — воплощение уставного порядка, отличный солдат. А ведь был комбайнёр комбайнёром.

— Вот как надо! — сказал Медведев. — Встань в строй, Сокол. А теперь — «Сми-и-ирна!».

Строй напряжённо колыхнулся и замер, но до идеала было, конечно, ещё далеко.

— Выкатывать глаза, надувать щёки и задерживать дыхание совсем необязательно, — заметил Медведев и решил наконец сжалиться над бедолагами: — Всё равно за один вечер вас бойцовской премудрости не выучишь.

Он в который раз раскрыл список вечерней поверки и начал перекличку:

— …Нестеров!

— Я!

— Осипов!

— Тут!

— Так ты в колхозе своём говорить будешь, военный, — скривился Медведев. — Надо отвечать «Я!» Осипов!

— Я!

— Папа… зогло… Папазогло!

— Есть!

— …хотим, — послышался ехидный комментарий. В строю послышались смешки.

— Как фамилия? — спросил Медведев нарушителя порядка.

— Ваша? Я не знаю, — с наглой улыбочкой ответил боец. — Вы же ещё не говорили!

— Так ты у нас клоун? Куклачёв…

— Лавров!

— А я сказал, Куклачёв!

С горем пополам, но поверку закончили как положено — за пятнадцать минут до отбоя. Всех, кроме молодняка, Медведев отпустил на вечернюю оправку. Кабан, Гунько и Сокол устроились на табуретках за спинами «духов». Ходоков тоже расположился рядом, меряя новобранцев гадливым взглядом.

— Упор лёжа принять! — скомандовал Медведев.

Бойцы медленно упали на центряк и упёрли руки в пол.

— Отставить! — И потом снова: — Упор лёжа принять!

Раз на пятый команда была выполнена более или менее сносно.

«Духи» раскраснелись от натуги.

— Р-р-раз! Отжим.

Оставив новобранцев «висеть» над полом на разогнутых руках, Медведев стал медленно прохаживаться вдоль распростёртых на полу пятнистых тел.

— Два! — молодые бухнулись на пол.

Наконец Медведеву надоело ломать эту комедию, тем более он устал с дороги. Он передал бразды правления Гунько, тот ещё немного позанимался с молодыми, а потом дал отбой.

Это была только репетиция.

— Не дай Бог, лычки повесят, — сказал Медведев Гунько. — Попаримся с этими тормозами…

— А всё к тому идёт, что повесят, — заметил Гунько. — Тебе-то точно. Я и не знал, что ты педагог… Макаренко просто…

— На себя посмотри, вон голосяру какую наорал. Небось у штаба было слышно… Ладно, утро вечера мудренее — пошли кемарить.

На том и порешили.

Утром, после развода, у КПП остановился «уазик», из которого, словно птенец из гнезда, «выпал» на свет Божий молодой лейтенант — высокий, худощавый, с немного длинноватой шеей и трогательным растерянным лицом. Вообще, такое лицо больше бы подошло певчему в церковном хоре, пианисту, брякающему всякие классические темы, или, скажем, молодому поэту-идеалисту, но никак не войсковому офицеру.

В руках летёха держал дипломат из пупырчатого «крокодилозама», на плече висела большая дорожная сумка, на кожаном лейбле которой красовалась игривая надпись на иностранном языке, нечто типа: «Уэлком ту накед бич!» Летёха с любопытством огляделся вокруг, глубоко вздохнул, как Жак Ив Кусто перед глубоким заныром, и потянул ручку двери к себе.

И вот он уже в штабе, говорит с дежурным, предъявляет ему какую-то бумагу, что-то объясняет, оставляет сумку в помещении ДЧ, поднимается наверх и, одёрнув новенький мундир с звездистым ромбиком академического значка на груди, осторожно стучится в дверь кабинета командира части.

Оттуда молчат, командира нет, но молодого офицера это не смущает, он поворачивается на сто восемьдесят градусов и подходит к другой двери, табличка на которой гласит: «Заместитель командира по воспитательной работе подполковник Колобков В. Р.».

Лейтенант настойчиво стучит и, на всякий случай, проворачивает ручку замка. Дверь открывается.

— Разрешите, товарищ подполковник?

Лучше бы было: «товарищ пустое место» — кабинет пуст.

Лейтенант осторожно проходит в кабинет и ставит свой дипломат у стола, а сам с любопытством оглядывается.