В дверях Смальков резко остановился и обернулся назад. Эвелина улыбнулась ему.
— И-и-извините, — сказал Смальков, — а как же зовут вас?
— Эвелина, — ответила буфетчица нежным голосом, — просто — Эвелина.
— А-а-а, — вконец смутился Смальков, — очень красивое имя. С греческого оно переводится как всемогущая. Такие имена в древности носили весталки храмов, невесты богов, жрицы, хранительницы тайных знаний и бесценных артефактов эллинской цивилизации…
Эвелина слушала Смалькова, затаив дыхание.
— Откуда вы всё это знаете, Валера? — спросила наконец она. — Это так интересно…
— Я всё-таки академию закончил, — приосанился Смальков, — а там нам давали многоплановое образование, сами понимаете, это не училище… Ну, Эвелина, извините, мне пора… До свидания.
Смальков скрылся за дверью, но тут же вернулся.
— Я просто хотел сказать, — твёрдым и чётким голосом заявил он, — что никогда не встречал женщины, которая при первой же встрече произвела на меня столь сильное впечатление. Если вы позволите, любезная Эвелина, я буду заходить к вам…
Ошарашенная таким романтическим напором девушка только и смогла вымолвить тихое: «Да». Смалькову этого было вполне достаточно.
Когда Смальков вышел, Эвелина не глядя достала из-под прилавка пакет кефира и залпом выпила его. Её взгляд блуждал где-то очень далеко…
Прапорщик ждал возвращения Соколова с нетерпением. Вопрос требовал решения: пустое место на месте старого писсуара было для Шматко словно открытая рана на его горячем старшинском сердце.
И вот Соколов прибыл. Такой немой сцене позавидовал бы не только Гоголь, но, возможно, даже и Моголь, будь он жив и здоров.
Открыв рот, прапорщик сидел за столом, неподвижно глядя на сооружение из белого фаянса, разукрашенное игривыми, с армейских позиций, картинками: бабочками, рыбками и даже русалками с обнажённой грудью.
— Э-э-это что за херня?! — мрачно выдавил из себя прапорщик, не спуская глаз с писсуара. — Что ты за порнографию в казарму притащил, Соколов?
— А чё? — удивился ефрейтор, который всю увольнительную бродил по городу под ручку с Варей с одной стороны и с писсуаром — с другой. Их даже не пустили в кино, сказав, что вид санчаши отобьёт у зрителей желание кушать попкорн. — Это ж финский — лучшая сантехника в мире…
— Какой мир, ефрейтор? — закричал Шматко. — Ты чё, человеческий не мог купить? Это что, б…, за рыбы, что это за бабы? Ты понимаешь, что у меня здесь рота солдат?! Что мне Колобков скажет за такую пропаганду? Бромом вас будем отпаивать?
— Да ну, — ухмыльнулся Соколов, — тут же и не видать ничего. Всё схематично…
— Кому надо — всё увидят, — выпучил глаза Шматко. — Это у тебя здесь подруга под боком… А эти…
Но дальше развивать тему Шматко не стал. В конце концов, вариантов у него больше не было: писсуар был нужен, и он вернётся на своё законное место, пусть даже и в таком неуставном виде.
— Ладно, ефрейтор, — шумно вздохнул Шматко, приняв окончательное решение, — давай сдачу…
Сокол замялся.
— Что? — рявкнул прапорщик, почуяв неладное.
— Это же финский, товарищ старшина. Фирма… Вы мне ещё семьдесят рублей должны…
Шматко чуть не потерял дар речи, но быстро взял себя в руки и негодующе прошипел:
— Вот знаешь, Соколов… солдат ты был отличный… а ефрейтор — хреновый!!
— Так и я о том же…
— Всё, уйди с глаз моих, пока я тебя не прибил этой хернёй. И дежурного по роте ко мне, пусть устанавливает немедленно эту ё… хрень, пока я её сам не установил!
Соколов вышел, а расстроенный Шматко упёрся ладонями в свой высокий лоб и остановил свой взгляд на фаянсовом боку финского писсуара. Маленькая финская рыбка показывала прапорщику красный язычок. Шматко хотел выругаться, но потом он вспомнил обещание, которое дал Маше, — употреблять резкие слова только в случае крайней служебной надобности. Перебранка с нарисованной рыбой в этот разряд, разумеется, не попадала.
Бородин делал плановый обход части и, конечно же, заглянул в казарму второй роты. На тумбочке неподвижно стоял рядовой Папазогло, который, увидев начальника со множеством огромных звёзд на погонах, сначала растерялся, а потом, собрав воедино все свои скудные запасы армейских знаний и навыков, громогласно крикнул:
— Рота, смирна! Дежурный по роте — на выход!
— Вольно! — скомандовал Бородин и заметил подошедшему Зубову: — Голос у бойца хороший. Из новеньких?
— Так точно!
— И как вообще пополнение?
— Ну нормально, товарищ полковник, работаем… Стараются ребята, понемногу втягиваются в ритм…
— Ну а лейтенант как?
— Молодой… Инициативный! — ответил Зубов. — Подвижный, как э…
— Как сперматозоид? — подсказал Бородин. — Похоже. Я его видел, носится туда-сюда. Деятель… Но ты ему много воли-то не давай, а то, сам знаешь, такие деятели бывают… хотя этот вроде бы ничего… И Колобков о нём неплохо отзывается…
Бородин затих и осмотрелся вокруг.
— А чего у вас с казармой?
— В смысле, товарищ полковник? — Зубов стал настороженно осматриваться вокруг, но ничего криминального не увидел. — Всё вроде в порядке, как всегда…