Вторая рота

— Конечно, помню! — закивал Павлович.

— Теперь ты сможешь поднять свои связи?! — спросил Шматко, сверля врача пронзительным взглядом.

— Надо позвонить, — кивнул Павлович. — Пока привезут… Я думаю, дня через три всё будет.

— Через два! — отрубил прапорщик.

— Олег! — начал лепить Павлович. — Это ж не так просто!. Тут надо…

Шматко молча стал заворачивать шашку обратно. Павлович остановил его:

— Хорошо… Олег… Я постараюсь!.

— Вот и отлично, — сказал Шматко и пошёл к двери.

— Завтра я тебе позвоню, — вслед ему сказал Павлович.

— Я сам зайду! — На выходе из кабинета он остановился и повернулся к врачу: — Знаешь, Шурик… Хотел тебе сказать… Изменился ты за эти годы…

— Ну… Ты тоже не помолодел! — ухмыльнулся врач.

— Я-то не помолодел… А ты вот… был мужиком, а стал сукой!

Да, терять друзей нелегко, но иногда и такое случается.

Гунько, затарив полный пакет «хавчика», стоял у кассы, наблюдая, как Эвелина пересчитывает деньги. Следом за младшим сержантом, дожидаясь своей очереди, стоял прапорщик Данилюк, в глубине души удивляясь, откуда у сержантского состава деньги на все эти яства, которые даже он, начальник продсклада, может позволить себе далеко не каждый день.

— Ещё пятьдесят рублей, — сказала Эвелина, закончив подсчёт.

— Извините, больше нет. — Гунько взял с прилавка свой пухлый пакет. — Буду должен…

— Э-э… Подожди, что значит «буду должен»? — растерялась от такой наглости буфетчица.

— Ну вы же мне тоже должны, — заявил Гунько.

— Чего это я тебе должна? — закипела Эвелина, но Гунько знал, чем охладить её пыл.

Он повернулся к Данилюку, который недоумённо наблюдал за этой сценой, и спросил его:

— Товарищ прапорщик, вы знаете, что такое трахеит?

— Ах да, вспомнила, — память вернулась к Эвелине, — всё… Можешь идти…

— Чего это ты ему должна? — спросил Данилюк.

— Сдачу… — проворчала Эвелина. — У меня позавчера сдачи не было.

— А трахеит здесь при чём? — продолжал «копать» любопытный Данилыч.

— Так, ты чё пристал? — вдруг как с цепи сорвалась Эвелина. — Я тебе чё, доктор?!

Данилыч так ни хрена и не понял.

Новость об отмене гулянки в ресторане не особенно расстроила членов новой семьи прапорщика Шматко.

Сам Шматко, похоже, расстроился больше всех. Маша и Анжела Олеговна вились вокруг него, убеждая, что значение свадьбы вовсе не в том, чтобы напоить как можно больше народу.

— Олежка… Ну не переживай ты так! — убеждала его Маша. — Мы с тобой потом вдвоём в этот ресторан сходим… После свадьбы! Может, тебе эту премию потом дадут!.

— Как же… — мрачно ухмыльнулся Шматко. — Догонят и ещё раз дадут!

— Оно и проще, если дома гулять! — С кухни выглянула Анжела Олеговна. — Я ж сразу так и предлагала! Деньги лучше на семью потратить, чем проесть!

— Мама правильно говорит! — поддержала её Маша.

— Наверное, — согласился прапорщик.

— Олежка… Ну… — Маша нежно обняла Шматко за шею. — На тебя страшно смотреть — у тебя через три дня свадьба!.

— Да какая свадьба! — махнул рукой прапорщик. — Так… расписались и поели!.

— Представляешь, — прошептала Маша на ухо жениху, — а я сегодня на учёбе сказала всем, что буду теперь Марией Шматко… Всем так понравилось… Я подумала: а что, звучит! Мария Шматко! А?

Это была хорошая новость, возможно, самая лучшая за сегодняшний день. Прапорщик широко улыбнулся и поцеловал невесту.

— Вызывали, товарищ старший прапорщик?

Шматко отвернулся от окна и подошёл к столу.

— Да, проходи, Соколов. — Прапорщик переложил на столе какие-то бумаги и сказал: — Короче… Насчёт отпуска твоего вопрос решён. С Зубовым я поговорил, телеграмма уже в штабе — всё оформляют… Так что завтра можешь ехать — зайди только в строевую бумаги подпиши.

— Спасибо, товарищ старшина! — обрадовался Сокол. — Разрешите идти?

— Погоди… Тут ещё кое-что… — Шматко выдвинул ящик стола и достал оттуда две оранжевые коробочки, которые аккуратно положил на стол и подвинул к бойцу: — Вот, возьми, матери отвезёшь.

Соколов взял коробочки в руки и с изумлением прочитал надпись на них: «Правалекс». Боец на минуту завис с открытым ртом, не в силах сказать и слова. Прапорщик смущённо опустил глаза.

— Откуда это? — наконец заговорил ефрейтор.

— Так… Есть места… — Шматко пальцем начертил в воздухе таинственную геометрическую фигуру.

Боец бросился к прапорщику и обнял его. Шматко не знал, куда деваться от смущения, — к таким изъявлениям солдатской нежности он явно не привык.

— Олег Николаич, родненький, спасибо! — рассыпался в благодарностях радостный Соколов. — Я… я даже не знаю!. Я для вас теперь всё! Вы только скажите!

— Соколов, ты что, с ума сошёл? — Шматко мягко отстранил бойца от себя и улыбнулся. — Сочтёмся как-нибудь.

— Деньги… Сколько оно стоит?. Я щас принесу… У меня семьсот рублей есть…

— Ничего не надо, — замотал головой прапорщик. — Тебе ещё на дорогу, туда-назад… Вырастешь, разбогатеешь — отдашь… Всё, иди…

Сокол, прижимая к груди оранжевые коробочки, пошёл к выходу.

В двери он остановился, его глаза радостно блестели:

— Спасибо… Олег Николаич… вы ТАКОЙ человек!

Всё правильно — именно таким человеком был, есть и будет старший прапорщик Олег Николаевич Шматко.