Вторая смена в лагере «Звёздочка»

– Алик – это Александр? – Бабушка очистила яйцо и разрезала пополам ножом. – Возьми яичко…

– Н-не знаю…

– Не обязательно Александр, – заметил дед. – У нас на работе был татарин Аликбер, а коротко Аликом звали.

– У него галстук не завязан узелком, а скреплён специальным зажимом, – с набитым ртом сказала Люба, закусив половину бабушкиного курника.

– Таким серебристым, с костром в центре? Были такие раньше, но давно… Помнится, в тридцать седьмом, когда народ везде врагов искал, был скандал с этими замочками. Клав, ты помнишь? Ты ведь моложе.

– Помню… да, были такие пряжки на галстуках, я в то время вожатой у пионеров была. – Бабушка отложила ложку и прищурила глаза, вспоминая те события. – И ни с того ни с сего стали ребятки в галстуках фашистские свастики выискивать, в зажимах буквы какие-то виделись, профили врагов народа. Все понимали, что это глупости, но пионеры массово отказывались носить галстуки. НКВД подключилось, провели расследование. Нашли тех, кто распространил эти дурацкие слухи.

– Алик тоже об этом рассказывал… А зачем они распространяли?

– Да кто знает… А потом война началась, и пряжки для галстуков делать перестали: металл нужен для снарядов. Удивительно, откуда мальчик это знает? Ведь он твоего возраста?

–Немного старше, он сказал, что из третьего отряда, – вспомнила Любка.

– Молодец, так хорошо знает историю, – похвалила бабушка, – из библиотек не вылезает, наверно.

Они засиделись на берегу до самой темноты. Когда Любка ушла искупнуться напоследок, бабушка проговорила, на всякий случай понижая голос:

– Вон как обрадовалась… Лизавета будто с ума сошла со своим Мишкой, что хорошего в нём – ума не приложу… Хахаля на море повезла, а девчонку в лагерь на два месяца.

Дед молчал, раскуривая вонючую папиросу.

– Был бы ещё человек как человек… а это что? Одно недоразумение, – снова начала бабушка, – ни денег от него, ни помощи, ни отцовской заботы – ничего.

– Ну ладно, чего из пустого в порожнее переливать. Взрослая, сама разберётся…

5

В корпус Любка вернулась почти к отбою.

В тот вечер в лагере показывали «Армия «Трясогузки» снова в бою». Перед фильмом вожатые принесли целый поднос румяных сухарей из столовки, казавшихся пионерам вкуснее кексов и коржиков, предупредили о тёплой одежде, максимально закрывающей тело, чтобы защититься от комаров. Кино показывали на открытой эстраде, и комары слетались, казалось, со всей области. Как будто им кто-то донёс, что сегодня в девять вечера будет чем поживиться.

Палата была закрыта на большой висячий замок. Любка приплясывала перед запертой дверью, прижимая к груди одной рукой пакет с курниками и любимым овсяным печеньем, а другой шлёпала по ногам, лицу, шее – стали одолевать комары. Совсем некстати ей вспомнился мокрый мальчик, и от страха стали чуть дрожать коленки.

– Ты чего тут стоишь?

Любка обернулась и с облегчением увидела на ступенях веранды Алика. Он был всё в той же пионерской форме с галстуком, на голове чуть набекрень, по моде, сидела пилотка.

– Палата закрыта, все кино смотрят, – ответила она, чувствуя облегчение, вдвоём всё-таки не так страшно.

– А ты почему не идёшь?

– Не хочу, я этот фильм уже видела. Да и комары сожрут.

– А меня комары почему-то не кусают, – улыбнулся Алик. – Давай я попробую открыть замок, у меня где-то ключик был, вдруг подойдёт…

Он двумя пружинистыми скачками очутился возле двери, ловкий и по-беличьи проворный. Любка с интересом следила, как Алик нашарил в кармане рубашки ключик, вставил в замочную скважину и дважды повернул. Дужка замка отвалилась.

– Ну вот, заходи.

Любка вошла в тёмную палату, щёлкнула выключателем.

– Знаешь, Алик, ты лучше закрой меня с той стороны, а то Людка увидит, станет допытываться откуда ключ, да как вошла… А девочки не скажут.

Он подумал секунду и кивнул:

– Хорошо, закрою. А что, ваша Людка злая?

– Как мегера. Ну, пока! Закрывай!

Она услышала, как снаружи заскрежетал замок и зашуршал поворачивающийся ключ, потом всё стихло. Любка хихикнула, предвкушая, как вскочит в темноте с кровати, как завизжат девчонки, а потом будут тормошить и расспрашивать: «Ну Люб, ну скажи-и-и… как ты вошла?» А она сделает загадочное лицо и скажет, что просочилась сквозь стену… Или нет. Лучше скажет, что с мокрым мальчиком вдвоём прошла через закрытую дверь.

Любка запихнула пакет с курниками в тумбочку, неторопливо переоделась в пижаму и легла в постель, погасив свет. Зубы не почистила, ну да ладно…

Всё так и произошло, как представлялось: девчонки, галдя, ввалились в палату, Любка, нацепив на голову простыню, размахивая руками, завыла, потому что уважающие себя приведения всегда воют и гремят цепями. Эффект превзошёл все мыслимые ожидания. Девочки завизжали так, что у Любки заложило уши, и бросились к выходу, расталкивая друг друга, столпились в дверях… Хорошо, что её не выдали, наплели про летучую мышь, пробравшуюся в комнату.

– Люб, ну как ты вошла? В окно? – приставали девчонки.

– Пропавший мальчик Саша помог, – загадочно улыбалась Любка.

– Да у вожатых ключ взяла, наверно.

– Нет, я же правду говорю, вот Фома неверующие… Фомы.

– Не хочешь – не говори…