Едва ли не самое большое место в «Записке» занимают описания архитектурных памятников, преимущественно древних, которые могли быть неизвестны его покровителям. Особенно подробно описаны памятники сасанидской эпохи31
.Абӯ Дулаф приводит ряд легенд и преданий большей частью на основании устной народной традиции, рассказы об отдельных интересных явлениях природы, ряд сведений исторического, экономического, историко-культурного и географического порядка.
Таков характер содержания «Второй записки». Большая насыщенность интересным, зачастую нигде больше не встречающимся и в основном достоверным материалом ставит ее в число ценных источников по истории и исторической географии Закавказья и Ирана. Особый интерес представляют сведения о нефтяных источниках Баку, полезных ископаемых Армении, банях и мельницах Тифлиса, сведения этнографического характера об Армении, о Джурджане и некоторых районах Хорасана32
.В сочинении Абӯ Дулафа отчетливо прослеживаются две линии: точное описание явлений природы и особое внимание ко всему яркому и необыкновенному, к достопримечательностям и чудесам.
Двоякий характер сведений, их недостатки и достоинства объясняются сложностью жизни и личности автора.
Вспомним в этой связи, что вопрос о достоверности сведений Абӯ Дулафа всегда стоял очень остро. Как среди восточных авторов, так и среди европейских востоковедов существует традиция настороженно-недоверчивого отношения к Абӯ Дулафу. Еще ан-Надӣм не поверил сообщению Абӯ Дулафа о размерах столицы Китая33
. Многочисленные критические и язвительные замечания Йāк̣ӯта по адресу Абӯ Дулафа были высказаны, по веско аргументированному предположению И. Ю. Крачковского34, под влиянием редактора сборника Мешхедской рукописи.Недоверие востоковедов к Абӯ Дулафу могло быть вызвано не только отмеченным выше противоречивым характером его сведений, но и замечаниями столь авторитетных арабских ученых, как ан-Надӣм и Йāк̣ӯт.
Связь Абӯ Дулафа с «банӯ Сāсāн» определила, по-видимому, его естественнонаучные и медицинско-фармакологические интересы, а также дала ему большой опыт в наблюдении и сравнении стран и людей, хотя и сказалась отрицательно в его небрежном отношении к фактам и привычном стремлении пускать людям пыль в глаза. Поэтому его сведения следует рассматривать в каждом случае особо, чтобы определить меру истины и выдумки в них. Во всяком случае даже самые невероятные, казалось бы, сообщения имеют под собой реальную почву. Конкретному рассмотрению этих вопросов будет уделено место в примечаниях.
Как явствует из предисловия ко «Второй записке» и из замечаний составителя сборника, она, как и «Первая записка»35
, предназначена для двух его покровителей, имена которых выяснить не удалось.По получении авторской рукописи один из этих покровителей включил ее в упомянутый сборник. Сведений о других копиях или редакциях сочинения, исходящих от автора, не сохранилось. Сличение Мешхедской рукописи с текстом Йāк̣ӯта и ал-К̣азвӣнӣ убеждает в том, что они пользовались «Запиской» Абӯ Дулафа в редакции Мешхедской рукописи, но вопрос, пользовался ли Йāк̣ӯт этой же самой Мешхедской рукописью, окончательно может быть разрешен только после сличения всех четырех сочинений сборника с цитатами Йāк̣ӯта.
Но «Записка» все же прошла через руки неизвестного нам редактора, в которых она могла подвергнуться изменениям. Авторский текст едва ли менялся, но он мог быть сокращен, подобно сочинениям Ибн ал-Фак̣ӣха и Ибн Фад̣лāна. К сожалению, это трудно установить: в тексте имеются и неожиданные перерывы в изложении, и трудные для понимания места, которые могут быть отнесены и за счет автора, и редактора, и переписчиков.
О времени написания «Второй записки» мы можем судить только по следующему указанию Абӯ Дулафа: он писал это сочинение в момент правления в Табаристане алида по прозвищу ас̱-С̱ā’ир. Под таким прозвищем в литературе упоминается алид-хусейнид Абӯ-л-Фад̣л ас̱-С̱ā’ир, однако дата его правления точно не известна.