Вторая жена

— Я желал бы, насколько это возможно, загладить все безумства моей жизни, — продолжал он. — В ней так много, чего я должен стыдиться, потому что поступал против чести и благородства… Натуры своей я, конечно, переделать не могу. Я ненавижу тех, кто ненавидит меня, и обуздать своего характера я не в состоянии, но от души раскаиваюсь, что был слишком жесток в своей мести… Ваше высочество, я горячо желаю, чтобы счастье и спокойствие водворились там, где некогда я старался поселить несчастье и страдание.

Герцогиня обернулась к нему с совершенно изменившимся лицом.

— Да кто же вам говорит, барон Майнау, что я несчастлива? — спросила она тоном холодной насмешки.

Она вдруг выпрямилась, как будто стояла на ступенях трона и давала аудиенцию подданному. Принять гордую, повелительную осанку ей вполне удалось, но не так вышло со взглядом: ее черные глаза горели диким огнем оскорбленной женщины.

— Я счастлива! Я могу одной ногой раздавить тех, кого ненавижу, потому что я имею власть! Я могу разрушить надежды тех, кто мечтает о верном счастье и блаженстве, потому что и на это имею власть!.. Для гордой, честолюбивой женщины иметь власть — значит быть счастливой. Заметьте это, барон фон Майнау! Ваше скромное желание было совершенно лишнее, как вы сами увидите.

С этими словами герцогиня направилась к двери, но на пороге она остановилась и, указывая на ряд отворенных дверей, посмотрела на него через плечо.

— Вот идет она, кроткая и бледная, как холодная лунная ночь, — сказала она с дьявольскою улыбкой, показывая свои маленькие белые зубы. — Право, барон Майнау, вам можно позавидовать… Но один совет я дала бы вам: не ездите во Францию! Только разве температура Сицилии могла бы еще растопить холод такой строгой добродетели и самонадеянной женственности.

Лиана шла медленным шагом под руку с камергером, с которым танцевала. Герцогиня вышла из зимнего сада, а Майнау остался в дверях в ожидании своей жены. Приближающаяся пара остановилась у противоположной двери, чтобы пропустить вперед проходившую с гордо поднятою головой герцогиню, но она остановилась прямо перед молодою женщиной.

— Любезная баронесса Майнау, — сказала она несколько глухим, но совершенно твердым голосом, — вас увозят от нас… Вы действительно призваны держать дом и мужа в «нежных, но твердых руках». Держите их крепче, чтобы призрак не исчез в ту минуту, как вам будет казаться, что вы держите его очень крепко Мотылек должен порхать — это его жизненная потребность… А пока счастливого пути, прекрасная невеста!

Она грациозно подняла судорожно сжатые руки и, раскрыв их, осыпала руки и шею молодой женщины дождем измятых, неузнаваемых померанцевых цветов и опять взялась за веер.

— Господин Ливен, я желаю танцевать следующий галоп с графом Брандау, — обратилась она громко к камергеру.

Тот полетел передать стройному лейтенанту приказание танцевать с герцогиней. Слегка кивнув кланявшейся Лиане, герцогиня прошла в концертный зал.

— Мотылек не улетит больше, будь спокойна, — сказал Майнау с веселой улыбкой, привлекая к себе Лиану через порог зимнего сада и со страстной нежностью прижимая ее к груди. — Он вообще никогда не был мотыльком по врожденной склонности, и если бы раньше нашел свою Лиану, то ему не пришлось бы теперь раскаиваться в стольких безрассудных поступках.

Ничего не отвечая, она робко освободилась из его объятий и указала на соседний зал, где видела сидящих в углу друзей; она слышала, как они встали и последовали за герцогинею в зал.

— А, вот и вы! Где же вы прятались, господин гофмаршал? — спросила гордая герцогиня. Граф Брандау стоял перед ней, склонившись почти до земли, а гофмаршал, видимо смущенный, подошел ближе. — Я слышу чудеса. Барон Майнау намерен переселиться во Францию. Вы тоже поедете туда?

Гофмаршал отскочил в ужасе.

— Я, ваше высочество?! — воскликнул он дрожащим голосом. — Скорее в могилу! Скорее буду скитаться из дома в дом, нежели проведу хотя один день с моим… развращенным племянником!.. Я остаюсь в Шенверте, и если ваше высочество соблаговолите изредка пролить милостивый луч света на одинокую жизнь своего верного слуги, то оставьте по-прежнему Шенверт целью ваших прогулок верхом…

— Господин фон Майнау, — прервала она его холодно и сурово, принимая почтительно предложенную ей руку графа Брандау, — я слышала, что бурею сломило вашу великолепную музу, а она-то преимущественно и привлекала меня в «Кашмирскую долину», — теперь же все миновало, миновало!.. К тому же я должна сознаться, что до сих пор прихожу в ужас при воспоминании о происшествии с порохом, которое чуть не стоило зрения наследному принцу и его брату в бытность у вас. Вы понимаете, что нужны годы, чтобы такие ужасы изгладились из материнского сердца.