Вторая жизнь

Браун поднял забинтованную голову, уперся руками о постель и сел. Тело оказалось послушным - как хорошо! Он попытался встать на ноги. И - встал. Держась за спинку кровати, он сделал неуверенный шаг, еще один. Посмотрел в окно, оно было прикрыто тонкой занавеской, щедрый свет летнего солнца проникал в комнату. Как приятно ощущать солнечное тепло, как желанна и дорога жизнь! Он шагнул к окну, протягивая руки и ловя солнечные лучи, и чуть не упал пошатнувшись.

- На первый раз довольно, - сказал профессор. - Лежите и отдыхайте. Сейчас придет к вам Гуго, он расскажет о Кайзере.

ЧТО МОЖНО СДЕЛАТЬ ЗА 30 ЧАСОВ ЖИЗНИ

Рассказ Гуго вызвал воспоминания о человеке, который гнался за Брауном на автомашине до цветочного магазина. Временами оборачиваясь, Браун мельком видел его лицо, но не запомнил. Только глаза, вернее один глаз, отчетливо белеющий за стеклом, всплыл в памяти.

"Так вот кто был наемным убийцей! - с обидой и злобой подумал Браун. - Меня, капитана Брауна, убили по-бандитски. А за что?"

Он догадался, по чьему приказу было это сделано. И понял, почему: еще одна деталь всплыла в памяти. Месяц назад он провожал на родину близкого друга, офицера, уволенного из армии по болезни. Браун на аэродроме просил его передать привет отцу и матери, сказал, что там, на родине, Роберта (так звали офицера) засыплют вопросами: всем интересно знать, как тут идет жизнь, какова служба в штабе. Роберт возразил: пожалуй, он не сможет удовлетворить это любопытство. И пояснил: при увольнении он подписал бумагу, содержавшую перечень тем и вопросов, которых не следует касаться в разговоре.

"А ведь мне такой бумаги не давали подписать! - вспомнил Браун. - Что же это означало? Да только то, что они были вполне уверены в моем гробовом молчании". Нахлынувшая ненависть обессилила его, мысли спутались.

Тридцать часов отпущено ему на вторую жизнь, одни сутки! Так сказал профессор, и ему надо верить.

Что можно успеть сделать за это короткое время, зная наперед, что смерть неминуема. Голова раскалывается от боли...

"Я могу думать, не перенапрягаясь, - иначе сразу наваливается чернота и душит, - осторожно размышлял Браун. - Могу говорить, немного и тихо. И только. Что я в силах сделать? Положение безвыходное..."

Опять слабость сковала его тело и закружилась голова. Он забыл, что говорил профессор о словах правды. Вспомнилась Юв.

"Где она? Надо непременно повидать ее. Юв не приходит. Не знает ничего или ее не пускают? Ей трудно жить, ей будет очень трудно жить. Надо что-то сделать для нее, но у меня ничего нет.

Может быть, нам обвенчаться? Отец обещал, если я женюсь по его согласию, выделить мне полмиллиона. Пусть эти деньги будут Юв, а мне ничего не надо... Но как это сделать? Обязательно ли быть в церкви или можно вызвать священника сюда? И главное - надо согласие отца, надо разговаривать с ним, он захочет увидеть Юв. Можно вызвать его телеграммой... Глупо отец может не согласиться, узнав, в чем тут дело. Глупо думать перед смертью о женитьбе. Деньги не принесут радости Юв, я знаю. Деньги, деньги... К тому же ее отцу угрожает смерть. Что с ним сейчас? Я совсем забыл о нем. Но что я могу сделать, кому сказать? И кто поверит мне? О, я хорошо знаю, что это не так просто..."

Сознание бессилия опять ослабило его. Браун забылся на несколько минут. Эрика, войдя с букетом, постояла возле кровати, прислушалась - он дышал спокойно. Эрика положила букет на столик и вышла.

Когда он проснулся, букет цветов обрадовал его, как обрадовало бы появление самой Юв. Он взял цветы - и увидел привязанную к букету записку. Буквы то сливались, то, приплясывая, перевертывались. Браун прочел с трудом:

"Дорогой мой Реми! Меня не пускают к тебе, но мы непременно увидимся. Верь профессору, мой любимый. Твоя Юв".

Ему представилось: он под руку с Юв входит в церковь, полную торжественности и таинственности, слабо освещенную свечами. Он никого не пригласит. Будет только мать Юв, ее близкие и родные.

Вот они подходят к алтарю, где их ожидает священник.

"Рабелиус!" - вдруг вспомнил Браун, и сразу же картину бракосочетания, полную торжественной святости, заслонило худенькое личико Эрики Зильтон, стыдливое и мокрое от слез. Она сидела вот здесь и рассказывала о Рабелиусе, как он оскорбил ее...

Нет, Браун не пойдет в церковь, он не хочет, чтобы Рабелиус брал за руку Юв, смотрел на нее, благословлял их. Надо выбросить мысли о церкви, не стоит тратить времени на нее. И вообще, как глупо думать о женитьбе. Ведь скоро снова смерть...

Мысль о неизбежной смерти вызвала сожаление, что он не дома, на родине, а в Атлантии.