Вторая жизнь Дмитрия Панина (СИ)

Последние три недели, когда Антонина уже не вставала, Надя взяла отпуск и приехала к сестре помочь Диме. Дима жил на два дома, недосыпал, работа завалилась, Лёня сочувствовал и прикрывал Диму, и находясь постоянно на границе сна и яви и ночью, когда в любой момент надо вскочить по просьбе, и днём, когда многосуточный ночной недосып туманит мозги, и периодически, открывая глаза, вдруг обнаруживаешь, что ты проснулся, но не в постели, а за письменным столом, или на кухне, или на заседании, и не помнишь, а что было перед тем, как ты уснул, что должно происходить дальше, и в таком состоянии сквозь пелену сонной одури, окутавшей Димин мозг, он услышал, как жена сказала кому-то:

- А что она хотела? Больше двадцати лет болят у нее почки, тут всё можно ожидать.

И как-то получалось у Виолетты, что всё идет закономерно, как и должно быть, и нечему удивляться, а значит и чрезмерно страдать, и кто его знает, может свекровь частично и сама виновата, что за эти двадцать лет не удосужилась вылечиться.

Дима хотел возразить, объяснить жене, что с простуженными почками живут годами и умирают от чего-то другого, что мама сильно сдала после смерти отца, и возможно, его преждевременная смерть и послужила толчком к образованию злокачественной опухоли, всё это Дима хотел сказать, но глаза так и не открылись.

Позднее, когда матери уже не было в живых, Панин вспомнил эту фразу жены, брошенную кому-то. Виолетте он тогда не смог ничего сказать, а сейчас думал, что она всё равно не поймет, что его обидело, и невысказанное осталось где-то на периферии памяти темным пятном. Он начинал понимать, почему мать ни за что не хотела переехать к ним.

43

Через неделю после того, как в школе начались занятия, Дима на первой электричке после полутора часового перерыва в расписании поехал к Мишкиной школе, и смотрел, как дети выходят из вестибюля на крыльцо, сбиваясь в кучки и разбегаясь в стороны, весело горланя, помахивая друг другу руками; разбегаются кто куда: кто живет рядом, домой, а в основном, детей забирали матери или отцы или дедушки с бабушками и увозили на машинах, или за ручку вели к остановке трамвая или к станции метро.

Мишу чаще всего забирала бабушка.

Она ждала его в вестибюле школы, и они выходили вместе, о чем-то говорили между собой, смеялись, а иногда Миша шел надутый, печальный, карие глаза опущены, ранец на одной лямке.

Дима смотрел на сына сквозь прутья высокой ограды и знал, что никогда не решится подойти, так как не знает, что из той страшной ночи мальчик помнит, а что ему рассказала мать, ведь должен же был восьмилетний ребенок заметить отсутствие отца.

Но в глубине своей души, не сознаваясь самому себе, он лелеял надежду, что вдруг Миша повернется, увидит его, узнает, и подойдет. И из-за этой мечты, и ещё из-за того, что Миша после смерти матери остался единственным родным ему человеком на земле, он и мотался на эти свидания-поглядки, и когда видел Мишу грустным и недовольным, ему казалось, что если бы он, отец был рядом с ним, то у Миши было бы меньше причин грустить.

Приезжая на прием к Виктору он первые месяцы не рассказывал ему о своих походах к школе сына и стояниях около железной ограды, иногда длительных и утомительных, пока Дима не выучил расписание занятий, но и тогда были какие-то задержки, внеклассные занятия, вечеринки, а как-то он увидел Мишу вдвоем с Виолеттой.

Виолетта была в незнакомой ему шапочке, с новой сумкой и показалась ему красивой и беззаботной, а Мишка подпрыгивал рядом с ней, улыбался и говорил взахлеб, счастливый вниманием матери, веселый, каким он никогда не бывал в обществе бабушки.

По лицу Виолетты Дима видел, что она невнимательно слушает сына, но вот она наклонилась и чмокнула его в щеку, а потом быстро оглянулась, и Дима стремительно отвернулся: взгляд у Виолетты был цепкий, в отличие от Миши, она могла его легко узнать.

Когда он повернулся, жены и сына уже не было.

После этого свидания, когда он чуть не попался, у него начался рецидив, он провалялся в депрессии два дня, и позднее, чтобы как-то объяснить, почему он сам начал принимать лекарства, он всё рассказал Виктору.

- Никакие соли лития не спасут тебя, если ты будешь нарываться на неприятности. Ты должен понять, что сильные эмоции тебе противопоказаны, ты будешь съезжать с катушек, и именно потому, что сын для тебя много значит, ты не должен видеться с ним.

- Мы и не видимся, - мрачно сказал Дима. - Это я вижу его.

- Не цепляйся к словам, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Я решительно не советую тебе это проделывать. Конечно, хорошо, когда есть привязанности и какие-то цели в жизни, но надо сменить приоритеты.

Ты ведь не знаешь, что она наплела мальчику и как он отнесется к тебе, если вдруг увидит? Может быть, для него это тоже будет стрессом. Да и Виолетту видеть тебе ни к чему.

Лучше бы ты поехал на следующее лето куда-нибудь в деревню, в тишину, занялся бы физической работой на свежем воздухе.

Дима согласился с врачом, обещал подумать о поездке, но раз в неделю приезжал к школе и весь этот год, и зиму следующего. Он скучал без семьи.

44