Вторая жизнь Эми Арчер

– Давайте подождем, может быть, у Бишопа проснется совесть. – Плечи у меня горбятся.

– Но он же говорит, что не знает! – Брайан протягивает ко мне руки.

– Может, врет.

– А Иан соврет, если скажет, что знает. – Джилл берет меня за руку. – Как бы там ни было, надеюсь, вы примете правильное решение.

– Я тоже, – говорю я.

Брайан падает обратно в кресло и тяжело вздыхает:

– Ты уверена, Бет?

– Совершенно. Ты же не станешь встречаться с Ианом или звонить ему? За моей спиной, как было с вознаграждением?

– Нет. Клянусь. – Он смотрит на часы и встает.

– Пока вы не ушли, – говорит Джилл, – у меня есть еще одна идея, может, решите обдумать. Я все время вмешиваюсь в ваши дела, так что, если хотите послать меня куда подальше, не обижусь.

– В чем дело, Джилл?

– Я тут по пути зашла в церковь Святого Ансельма. Ну, знаете, помолиться за вас и за Эми, и мне пришло в голову… В общем, вы не думали о том, чтобы провести погребальную службу?

Брайан предлагал сделать так через год после исчезновения дочери, но для меня это было слишком – конец всему, точка. Может быть, она еще жива. И хотя на протяжении этих лет надежда постепенно умирала, я не могла расстаться с ней окончательно.

«Если мы когда-нибудь закажем по ней поминальную службу, – думала я, – это будут настоящие похороны, тело в гробу торжественно пронесут к могиле, поставят надгробный камень, положат цветы, которые я буду менять каждую неделю». Теперь надежда на это утрачена навсегда. Последнее, что мне осталось, – это поминальная служба.

– Я и сам об этом думал, – говорит Брайан. – Но не хотел предлагать сейчас, считал, Бет нужно время.

– Простите, – произносит Джилл. – Вы совершенно правы. Мне стоило держать язык за зубами.

– Нет, ничего. Я тронута, что ты об этом подумала. – Я поднимаю взгляд на Брайана. – Ты этого хочешь?

Он кивает:

– А ты?

Я опасаюсь церковных обрядов. Бог играл со мной в долгую, жестокую игру-месть: позволил поверить, что есть еще надежда, шанс начать все сначала и прожить хорошую, достойную жизнь.

Теперь я жалею, что смогла поверить.

Ни одно место, где можно было бы провести условный погребальный обряд, мне тоже не по душе. Парк – слишком людно и слишком больно. Призраков оттуда не изгнать. О том, чтобы прийти в школу Эми, даже думать не могу. Здание, где проходили скаутские сборы или уроки танцев, – слишком формально, и воспоминания о них слишком легковесные.

– Может, стоит поговорить с викарием, – произношу я и содрогаюсь, вспомнив о своих подозрениях.

– Я уже обсуждала это с Филипом, – говорит Джилл. – Он сказал, что с радостью возьмет на себя руководство службой. Предложил подумать, не хотите ли вы заказать и мемориальную доску.

Такой вот утешительный приз для мужественных спортсменов, что не смогли добиться призового места.

То же чувство было у меня много лет назад, когда я хотела посадить дерево в память об Эми. Назвала бы его ее именем, и оно стало бы живым памятником, украшением парка. Было бы где посидеть. Было бы о чем заботиться.

Но я не могла избавиться от мысли, что у других безутешных родителей, что сажают деревья в парке, есть могилы, куда можно прийти, есть места, где покоится священный для них прах. Дерево – просто дополнение, необязательная виньетка.

Мысль о мемориальной доске в церкви тоже вызывает двойственные чувства. Это будет не просто признание моего поражения перед лицом Господа – ее повесят на стене, выставят на всеобщее обозрение. Световое табло с очками, шкаф с призовыми кубками. Но если я откажусь от этой доски, то снова поступлю нечестно по отношению к Эми. Пусть это лишь эрзац могилы, большего мы дать ей не можем.

Назначаем на апрель. Великий четверг. День Тайной вечери, когда Иисус ожидал предательства и распятия. Самый подходящий для моего прощания с дочерью.

Брайан заниматься организацией отказывается. По его словам, не потому, что ему все равно, а потому, что это поможет мне залечить раны. Вот только мои раны ничто и никогда не залечит.

Я заменяю популярными песнями церковные гимны, стихами – молитвы и долго не могу определиться с выбором доски. Нержавеющая сталь – слишком холодно и официально, мрамор – слишком вычурно и солидно. Песчаник – теплее, но очень тусклый, а дерево – слишком просто. Останавливаюсь на серебряной дощечке – за ясный блеск, за то, что она как раз на грани между светлым и темным.

Надпись выбрать еще труднее. Варианты, которые предлагает компания-изготовитель, слишком общие, банальные. Для эпитафии Эми не годится ширпотреб, который уже повторялся бесчисленное количество раз. Некоторые из этих вариантов вызывают не те чувства, на которые были рассчитаны.

Ступай осторожно. Здесь покоится мечта. Это не надгробный камень. Эми покоится не здесь.

Ее призвал к себе Тот, кто любит ее всем сердцем. Будто речь идет о Сером Волке.

Наш маленький ангел вернулся на небеса. А потом обратно на землю в виде Эсме.

– Вот, – говорю я Джилл. – Такую хочу.

Она сдвигает очки повыше и вглядывается в то, что я написала в блокноте.