О верности присяге, законном праве ее нарушить, обо всем этом речь пойдет позже, когда начались длинные дискуссии. А тогда, в тридцать третьем, Паулюса переводят в Берлин. Майор, подполковник, полковник генерального штаба. Великолепный особняк на Тирпицуфер. Елена Констанция едет заказывать интерьеры в Париж, куда на ее имя поступил солидный чек из Бухареста.
Стотысячный рейхсвер канул в вечность. Растоптав, превратив в пустую бумажку ограничительные статьи Версальского договора, гитлеровцы в марте 1934 года опубликовали (в последний раз!) военный бюджет Германии. Он был выше, чем в предыдущем году, на 350 миллионов марок. Гитлеру нужны были солдаты. И как можно больше солдат. В 1934 году в рейхсвере служит уже 480 тысяч человек. На следующий год в Германии вводится всеобщая воинская повинность. Армия получает новое название — вермахт. В нем в 1935 году уже насчитывается 550 тысяч солдат и офицеров.
Форсированными темпами создаются военная авиация — люфтваффе, военно-морской флот, особенно подводный. Реорганизуется командование вооруженных сил. Начальник управления сухопутных войск Фрич и начальник управления военно-морских сил Редер назначены главнокомандующими соответствующих родов войск. Войсковое управление преобразуется в генеральный штаб, его возглавил Бек. Главнокомандующим люфтваффе стал Геринг.
К началу второй мировой войны сухопутные войска Германии составили 3,7 миллиона солдат и офицеров, 3195 танков, более 26 тысяч орудий и минометов. В военно-воздушных силах насчитывалось 373 тысячи человек, 4093 боевых самолета, в военно-морском флоте — около 160 тысяч моряков и 107 боевых кораблей, в том числе 57 подводных лодок[6].
И уже в первые годы фашистской диктатуры Гитлер приказал приступить к составлению различных планов, предусматривавших подготовку агрессии против соседних стран. Сначала планы ремилитаризации Рейнской зоны, затем план «Грюн» — нанесение удара по Чехословакии, и план «Отто» — удар по Австрии, в последующем — еще более крупные агрессивные акции. Для претворения их в жизнь нужны были грамотные, квалифицированные офицеры и генералы.
Способный Паулюс — послушный, образованный, педантичный, лояльный — конечно же не оставался в тени. Офицер-разработчик оперативного управления генерального штаба сухопутных войск, начальник отдела генштаба, наконец, обер-квартирмейстер — первый заместитель начальника генштаба — этот путь Паулюс проходит всего лишь за пять лет. Чем не карьера?!
Авантюризм Гитлера нисколько не смущает его.
— Я офицер, — ссылался тогда как на самое безошибочное оправдание Паулюс, — и выполняю точно и неукоснительно все, что приказано. Политика не мое дело. Политикой занимаются господа с Вильгельм-штрассе[7].
А как же человеконенавистнические планы истребления целых народов, «хрустальная ночь»[8], концлагеря и кровавый террор в стране?
— Я об этом почти ничего не знал, — скажет Паулюс в пору пребывания в плену. — А над тем, что становилось известным, не задумывался. Правда, я хорошо понимал, что положение узников концлагерей было очень тяжелым.
Он молчал, либо вспоминая что-то, либо взвешивая, сказать или не сказать. И все же Паулюс решился привести вспомнившийся ему случай.
— Однажды, проезжая на своем автомобиле по автостраде близ Мюнхена, я обогнал колонну узников. Их гнали пешком, вероятно, уж немало часов, многие брели еле-еле, шатались. Их подгоняла стража с собаками. Я медленно проехал вдоль посторонившейся по команде колонны. Лай овчарок, нетерпеливые гудки машин, крики и глухие удары охраны, освобождающей путь для важных господ, — все это удручало. А запах от колонны шел такой, какого мне не приходилось нюхать даже в полевых лазаретах под Верденом.
Я тогда с жалостью подумал о своем несчастном шурине Альфреде. Ведь у сестры моей жены Елены Констанции был неудачный брак: она влюбилась в художника из левых. Такой шумный, взлохмаченный спорщик, к тому же с примесями еврейской и цыганской крови. Жили они — золовка с этим типом — невенчанные, связь с ними пришлось прекратить… Но в тридцать восьмом — об этом мы узнали от тещи — художник попал в концлагерь… Вот я и подумал, проезжая мимо колонны: может быть, бедный Альфред бредет среди них…
— Ну а поджог рейхстага? — допытывались переводчики. — Как, вы поверили тогда, что рейхстаг, как утверждали нацистские вожаки, подожгли коммунисты? Или все-таки сомневались?
— В ту пору, — сдержанно отвечал Паулюс, — я никогда не сомневался в истинности того, что говорит глава имперского правительства. Он не может лгать. Ну а степень виновности в Германии определяет суд… И он был справедливым. Эти болгары — не помню сейчас их фамилий — были оправданы… А один из них, как я слышал, даже сделал большую карьеру у вас, в России…