Вторая жизнь Мириэль Уэст

По дороге сюда Мириэль обдумывала то, что она хотела сказать о лечении гипертермией и новом испытании. Но прежде чем она успела все это произнести, ее взгляд зацепился за керамическую статуэтку Девы Марии с раскинутыми руками, стоявшую на книжной полке позади сестры Верены. Она никогда не понимала одержимости папистов Марией, но в это Рождество Мириэль увидела Богоматерь в новом свете. Мария тоже была матерью, которая потеряла своего сына. Все еще глядя на статуэтку, она спросила:

– Куда вы отдали ребенка?

– Ребенка Елены?

– Нет, Грейс Кулидж[85].

Сестра Верена нахмурилась.

– Мы отвезли его в приют Святого Сердца в Новом Орлеане.

– Туда отправляют всех детей?

– Если поблизости нет члена семьи, желающего забрать ребенка, да.

Мириэль перевела взгляд со статуэтки Марии на свои сцепленные руки.

– Как вы можете так хладнокровно говорить о чем-то настолько ужасном?

– Что бы вы хотели, чтобы мы сделали? Оставили ребенка здесь, рискуя, что он заразится?

– Вы могли бы хотя бы позволить Елене подержать его. Попрощаться.

– Это только усложнило бы ей жизнь.

Мириэль пристально посмотрела на сестру Верену.

– Вы этого не можете знать! Вы ничего не знаете о том, каково быть матерью. Часть тебя умирает, когда…

Она отвела взгляд, стараясь сдержать слезы.

Когда они вытащили Феликса из бассейна, она вылезла за ним и схватила его, прижимая его мокрое, обмякшее тело к своей груди. Только доктор смог оторвать ее руки. Так много раз с тех пор она сожалела о том, что отпустила, сожалела о том неизбежном переходе от «до» к «после», в котором она никогда больше не обнимет его!

– Я знаю… – Сестра Верена умолкла. Краем глаза Мириэль увидела, как сложенные домиком руки женщины превратились в тугой комок одна поверх другой, костяшки пальцев побелели. Она глубоко вздохнула и продолжила: – Я знаю, что это тяжело для вас. У Бога есть планы на этого ребенка, и они не связаны с этим местом. И я думаю, вы бы тоже этого не хотели. И Елена поймет это со временем.

– Лучше бы я никогда не входила в эту операционную.

– Той ночью вы отлично проявили себя. Ребенок мог бы умереть, если бы не ваша помощь.

Мириэль об этом не думала. Она чувствовала себя больной из-за той роли, которую сыграла, словно помогая ребенку появиться на свет, она стала соучастницей того, что его отняли. После минутного замешательства она проговорила:

– Это не заставляет меня чувствовать себя менее ужасно.

– Нет, – согласилась сестра, вытягивая руку и поправляя чернильную промокашку на своем столе. – Полагаю, что нет. Боюсь, жизнь не такая уж чистоплотная штука.

Мириэль снова взглянула на Деву Марию, не в состоянии понять, чувствует ли она себя лучше от схожести их судеб. Она встала и направилась к двери.

– А ваш второй вопрос, миссис Марвин?

– О, да. – Она тряхнула головой и обернулась. – Аппарат для гипертермии. Когда начнутся новые испытания?

Сестра Верена сдвинула брови.

– Я бы хотела снова стать волонтером.

– Я боюсь…

– По крайней мере, позвольте мне помогать. Док Джек сказал, что я не виновата в конвульсиях Лулы, и я обещаю никого не оставлять без присмотра. Даже на мгновение.

– Мы не будем проводить еще одно испытание терапии лихорадкой. Не в ближайшее время.

Мириэль снова села, придвинувшись так близко к столу сестры, что уперлась в него коленями.

– Но вы должны. Результаты были такими многообещающими! Лула была единственной, у кого возникли осложнения. И, может быть, в этом была моя вина. Если бы я наблюдала получше и заметила первый признак…

– Это была не ваша вина, миссис Марвин, и ее проблемы были не единственным осложнением.

– Были и другие?

Сестра Верена колебалась.

– Слабый пульс, гипотензия, крайнее истощение, шок, нефрит.

– Я все равно готова.

– Дело не только в осложнениях. Прошло шесть недель с тех пор, как закончились испытания, и мы не видим никаких положительных результатов.

– Это неправда!

– Не нужно впадать в истерику по этому поводу, миссис Марвин.

Мириэль заставила себя откинуться на спинку стула и понизила голос:

– Вы поручили мне записывать данные обследования женщин, помните? Их состояние улучшалось. Не появлялось никаких инфекций.

– Больше никаких вторичных инфекций. Но у восьми из двенадцати пациентов первичная инфекция, то есть проказа, обострилась.

– Обострилась?

– Да.

– Но…

– Было бы неразумно, не говоря уже о неэтичности, подвергать терапии больше пациентов.

Мириэль сделала несколько быстрых вдохов. Такое ощущение, что из комнаты выкачали весь кислород. Она ухватилась за край стола, как за спасательный плот.

– Может быть, нам просто нужно попробовать другие настройки. Меньше тепла и больше влажности. Или наоборот.

– Боюсь, что нет.

Мириэль уставилась в пол, все еще пытаясь отдышаться.

– Если это все, миссис Марвин, мне действительно нужно вернуться к работе.

Мириэль встала, все еще опираясь на стол, чтобы собраться с силами, пока не убедилась в устойчивости своих ног.

– Как насчет другого испытания? Разве врачи больше ничем не занимаются?

– Они всегда изучают варианты. Но больше ничего на данный момент не выглядит многообещающим.

– И что теперь?

Она бросила на Мириэль скорбный взгляд.