Добравшись до восемнадцатого дома, она уловила звуки фонографа Айрин. Не его ли она услышала, выйдя из операционной? Это не имеет значения, решила Мириэль. У нее пропало желание разбивать пластинку и заставлять музыку умолкнуть.
Айрин сидела на диване в гостиной. Ваза с цветами исчезла. Мириэль застыла в дверях. Неужели только вчера они вместе смеялись в аптеке? Казалось, прошли годы.
– Что случилось с твоими цветами?
Айрин подняла глаза.
– Они завяли.
– Они были прекрасны, пока стояли.
Айрин пожала плечами. Мириэль медленно вошла в комнату.
– Мне жаль, что я… Мне жаль, что я сказала тебе те слова. Я прошу прощения за все. Я просто… – Она потянулась к шее, но у нее не было ни бус, ни ожерелья, за которые можно было уцепиться. – Завидовала.
Айрин покачала головой и похлопала по потертой диванной подушке рядом с собой. Мириэль села.
– Тут нечему завидовать, детка. Я сама купила эти цветы.
– Я думала, что твой сын…
– Он хороший, но ты же знаешь, каковы мужчины. Болваны, по большей части. Он теперь занятой человек и забывает о своей старой маме. К тому же ему нужно думать о собственных детях. – Она покрутила на пальце кольцо с ярким рубином. – Поэтому я покупаю их сама и делаю вид, что они от него.
Мириэль сжала ее руку.
– Я уверена, что он любит тебя и был бы ужасно рад узнать, что ты получила цветы, даже несмотря на то, что этот болван не догадался купить их сам.
Айрин усмехнулась.
– Так чем же сестра Верена заставила тебя заниматься все это время?
Мириэль посмотрела на свои руки. Небольшое пятно крови запачкало рукав ее рубашки. Она открыла рот, но вместо слов вырвалось рыдание. Айрин притянула ее к себе. И она плакала на плече подруги, пока играла рождественская музыка.
Глава 46
После Нового года елку из столовой вынесли на мусоросжигательный завод. Украшения были сняты и убраны в коробку до следующего года. Рождественские пластинки спрятаны под кроватями или в глубине шкафов. Суета, которую Мириэль ненавидела, исчезла. Однако колония без всего этого показалась ей голой.
Вездесущий белый цвет снова стал бросаться в глаза. Казенная белая краска на зданиях, дорожках, водонапорной башне и скамейках. Белые надгробия. Белые халаты и униформа, которые постоянно отбеливают, чтобы удалить пятна пота и крови. Казалось, даже небо участвовало в заговоре, целыми днями закутанное в белые облака.
Когда Фрэнк упомянул о Марди Гра и о плане, который придумал клуб поддержки для развлечений и маскарада, она поддразнила его, сказав, что они в Карвилле живут от праздника до праздника.
– Что ты будешь делать, если отменят Пасху или День благодарения? – спросила она. Было туманное воскресное утро, и они столкнулись друг с другом на лужайке между часовнями.
–
Наблюдая вокруг абсолютно бесцветную и унылую картину, она поняла, почему он это делал. То было бегством от скуки их повседневности и ужасов их болезни. Это давало обитателям колонии пищу для разговоров в перевязочной клинике, когда она разматывала бинты и мыла им ноги. Разговоров о чем-то, кроме их мокнущих язв и узловатой кожи. Это давало женщинам в лазарете то, чего они ждали с нетерпением, когда их дни были заполнены только болью и лекарствами.
Но Мириэль не хотела развлекаться.
– Я жду того дня, когда мне вручат диплом и объявят, что я здорова.
Он снял шляпу и провел скрюченными пальцами по волосам. Туманный воздух подчеркивал их волнистость и блеск.
– Конечно, мы все живем ради этого дня. Ты просто возлагаешь большие надежды на то, что это произойдет скоро.