Она припомнила, когда в последний раз видела Елену. Это было в середине сентября на пикнике, устроенном Мексиканским клубом. Чили кон карне[81] и фрихолес[82], пиньята[83] для детей, горящий порошок пиретрума, чтобы отпугнуть комаров. Она так живо запомнила тот день из-за отсутствия Гектора. В ее воспоминаниях Елена сидела за столом со своими соседями по дому. Она не показалась ей беременной. Может быть, немного полновата, но все выглядели так в бесформенных платьях, которые им выдавали.
Вручив Елене подушку и одеяло, Мириэль пересекла комнату, где сестра Верена раскладывала на подносе принадлежности для операции.
– Как давно вы узнали, что она беременна?
Сестра положила ножницы, аккуратно выровняв их рядом с иглой для наложения швов и ниткой, прежде чем ответить:
– Два с половиной месяца.
– Где она находилась с тех пор, как вы узнали?
– В доме тридцать восемь.
Мириэль нахмурилась. Это был дом, где запирали душевнобольных пациентов.
– Мы не могли позволить ей находиться среди вас, – продолжила сестра Верена, – выставляя напоказ свою безнравственность.
– А что же отец?
– В тюрьме.
– Может быть, они влюблены! Если бы пациентам разрешалось вступать в брак, в этом не было бы ничего аморального.
– Я пригласила вас сюда не для того, чтобы обсуждать мораль, миссис Марвин. – Сестра Верена кинула пару щипцов на столик с подносом с такой силой, что задребезжали другие инструменты. – А теперь, пожалуйста, проследите, чтобы мисс Ремис берегла силы. Следите за ее схватками и предупредите меня, когда они станут более регулярными.
Мириэль нахмурилась еще сильнее, но голос сестры Верены – резкий и странно пронзительный – давал понять, что не стоит продолжать этот разговор. В течение нескольких часов она оставалась рядом с Еленой, растирая ее опухшие ноги и уговаривая ее отдохнуть между схватками. Свет, пробивающийся между планками оконных жалюзи, ослабел и исчез. Прозвенел звонок к ужину. Схватки Елены неуклонно становились все длиннее и чаще.
Когда сестра Верена снова осмотрела ее, плод все еще не перевернулся. Она проинструктировала Мириэль, как пройтись с Еленой по операционной в надежде, что гравитация поможет это сделать.
Казалось, они часами наматывают круги по операционной, останавливаясь всякий раз, когда начинались схватки. Мириэль помнила это состояние, вспышку боли, такую острую и внезапную, что перехватывает дыхание, и позволяла Елене сжимать ей руку, хотя казалось, что та может сломать ей пальцы. Она задавала вопросы, пока они ходили, чтобы отвлечь женщину и успокоить ее. Когда она приехала в Америку? Где она жила до Карвилла? Были ли у нее сестры? Братья? Какое имя она выбрала для ребенка? Елена отвечала на ломаном английском, ее слабый голос выдавал растущую усталость.
В полночь колокола церкви Святого Сердца возвестили о начале мессы. Сестра Верена снова осмотрела Елену. Расширение шесть сантиметров. Никаких изменений в положении плода. Док Джек прибыл некоторое время спустя в шерстяном костюме-тройке, который, как предположила Мириэль, он надел в церковь. Он снял пиджак и закатал рукава, прежде чем вымыть руки и осмотреть Елену. Затем он и сестра Верена посовещались в углу. Мириэль могла слышать только обрывки разговора – все еще предлежание ягодиц… больше времени… кесарево сечение – но беспокойство в их голосах было бесспорным.
– С ребенком все в порядке? – заволновалась Елена.
У Мириэль сжалось в груди. Она кивнула – это казалось наименьшей ложью – и сказала:
– Просто отдохни сейчас.
По мере того как тянулась ночь, Мириэль спала короткими урывками, просыпаясь вместе с Еленой каждый раз, когда начинались схватки. Она вытирала пот, стекавший по ее лицу, и уговаривала женщину выпить сока, разбавленного водой.
В дальнем конце комнаты сестра Лоретта приготовила импровизированную люльку из чего-то, напоминающего металлический ящик. Сначала она вытерла его сильно пахнущим дезинфицирующим средством, затем протерла еще раз, прежде чем застелить свежими одеялами. После этого она задремала.
Не спала только сестра Верена. Когда Мириэль закрывала глаза, она слышала, как та возится с инструментами, лежащими на столике, или расхаживает по дорожке прямо за дверью.
В какой-то момент схватки, казалось, замедлились. Или, возможно, женщина просто слишком устала, чтобы делать что-то большее, чем вздрагивать и стонать. Затем, внезапно, она приподнялась и закричала.
Мириэль, сидевшая на жестком табурете, положив голову на шаткий столик у кровати Елены, вскочила на ноги. Сестра Лоретта очнулась от сна посреди храпа. Сестра Верена, бормочущая молитву, уронила четки и поспешила к ней.
– Ой-ии! – выла Елена.
Сестра Верена приподняла подол больничного халата Елены и ахнула. Ее лицо посерело. Она замерла на несколько ударов сердца. Мириэль сосчитала глухие стуки, отзывающиеся ее ушах, среди странной тишины. Один, два, три, четыре.
Сестра Верена выпрямилась. Когда она заговорила, ее голос звучал спокойно и твердо.
– Сестра Лоретта, сходите за доктором Яхимовски. Скажите ему, что роды мисс Ремис протекают быстро и что ребенок пошел ножками.