Вторая «Зимняя Война»

– Итак, мой дорогой Генри, – сказал Рузвельт, когда прочие участники совещания вышли, – теперь вы в курсе, насколько серьезна ситуация. Но не все еще потеряно. У нас с вами есть еще и ресурсы, и влияние для того, чтобы побороться за будущее нашей Америки. А вот сейчас я вам скажу то, о чем не хотел говорить при посторонних, даже в присутствии Гарри Гопкинса. Главное звено в этой борьбе, мой дорогой Гарри, это как раз вы. Пока вы мой вице-президент, дядя Джо может быть спокоен за наш политический курс, да и наши недоброжелатели ни за что не возьмутся за устранение президента Франклина Рузвельта, ибо вы, дорогой Генри, в качестве президента для них еще страшнее, чем я.

– Мистер президент, – возмущенно вскричал Уоллес, – неужели вы думаете, что кто-то осмелится покуситься на вашу жизнь?

– Там, в том мире, Генри, – ответил Рузвельт, – я умер подозрительно вовремя, за пару месяцев до победы над Германией и за полгода до краха Японии. То есть как раз в тот момент, когда ничего уже не могло измениться перед тем, как победители должны были делить мир. В триумвирате Соединенных Штатов, Великобритании и Советской России я был скорее близок к дяде Джо, чем к Черчиллю. Да я и сейчас это чувствую. Британия, мой дорогой Генри, это прошлое нашего мира, а Советская Россия и Соединенные Штаты – его будущее. Я-то думал, что самой сложной задачей окажется приручить русского тигра, а оказалось, что самое главное – это не дать изжалить себя медноголовым змеям.

– Мистер президент, – спросил Уоллес, – вы имеете в виду аналогию с убийством президента Линкольна?

– Именно так, – утвердительно кивнул Рузвельт, – тогда Америка тоже сражалась за благое дело против рабства и угнетения. Но как раз в тот момент, когда победа была уже достигнута и победителям предстояло делить пирог, к Линкольну допускают убийцу, который делает свое черное дело. В результате Реконструкция в южных штатах проводилась в донельзя уродливой форме, а многие причастные к тому процессу сенаторы и конгрессмены обогатились просто в невиданных размерах. Кстати, судьба вице-президента Джонсона, который после смерти Линкольна стал президентом, может служить неким ознаменованием вашей судьбы. Он тоже был крайне неудобным наследником покойного Линкольна, не обладая ни его авторитетом, ни его харизмой, но при этом очень мягко относился к побежденным южанам – и поэтому его травили и Сенат, и Палата Представителей, грозили импичментом и судебным преследованием; да только ему как-то удалось избежать худшего. Мне ведь тоже не нравятся идеи мистера Моргентау и стоящих за ним еврейских кругов превратить Германию в выжженное и вытоптанное место, на котором не могла бы расти трава. На самом деле я знаю, откуда исходят подобные идеи, полные древней библейской мстительности, и думаю, что попытка из реализации не принесет нам ничего, кроме проблем. И там, в другой истории, план Моргентау был быстро заменен прямо противоположным планом Маршалла[22], ибо в условиях начавшейся конфронтации с Советами нищая и униженная Европа упала бы в руки коммунистов как переспелый плод.

– Мистер президент, – озадаченно спросил Уоллес, – я не понимаю, зачем вообще нужно было конфликтовать с Советами, ведь, насколько я понимаю, это был наш союзник, вместе с которым мы выиграли тяжелейшую войну?

– Вы наивный парень из Айовы, Генри, – вздохнул Рузвельт, – с точки зрения прикладной политики, после победы в войне наступает время делить добычу, и если победителей больше чем один, то с этим могут возникнуть проблемы. Тем более что наши финансисты и торгово-промышленные круги как огня чураются левых идей, а Советская Россия, набравшая в войне невероятную мощь, представлялась им тогда экзистенциальной угрозой американскому образу жизни. Линия соприкосновения американских и советских войск проходила через центр Европы, а нашим политиканам и генералам хотелось запихнуть большевиков за их довоенную границу, а то и вовсе трансформировать таким образом, чтобы они перестали представлять эту угрозу, а на самом деле не мешали установлению того, что позже назовут глобальным доминированием. То, что за этим последовало, позже назовут «холодной войной». Странное состояние враждебности, угроз и страха – притом, что у русских сил было вчетверо меньше, чем у нас; но, несмотря на это, они сумели продержаться целых сорок пять лет, и продержались бы и дольше, если бы не интеллектуальная и моральная деградация их руководства…

Рузвельт махнул рукой.