Вторая «Зимняя Война»

Главные споры развернулись вокруг темы будущего Германии в мире сорок первого года – когда все кончится и над обугленной и побежденной Европой взовьется алое знамя русского коммунизма. Одни, видящие в большевизме только абсолютное зло, считали, что тогда наступит абсолютный конец света, как после завоевания Европы новыми варварами. Разрушенные музеи и соборы, убитые священники, инженеры, врачи, учителя, запрет всех европейских языков с указанием говорить только по-русски, миллионы европейцев, по первому подозрению ссылаемых в далекую ледяную Сибирь. Другие, воспринимавшие сталинский СССР как реинкарнацию Российской империи, пожимали плечами и говорили, что после завоевания русскими Европы в принципе почти ничего не изменится. Ну будет на красном флаге вместо черной свастики в белом круге золотые пятиконечная звезда и серп с молотом; ну вождь вместо берлинской рейхсканцелярии будет сидеть в московском Кремле; инженеров, врачей и учителей станет даже больше, а священников (да ну их, чернорясых) заменят большевистские комиссары. Германия же от вхождения в огромную империю, раскинувшуюся от Тихого до Атлантического океана, только выиграет. То же самое решение проблемы лебенсраума, только с другого конца. Объединение России и Европы в одну политическую систему принесет неснимаемую головную боль только англосаксам, которым будет просто нечем давить такого монстра…

Естественно понятно, что первые были в большинстве, а вторые в меньшинстве, но споры от этого не делались менее ожесточенными.

Правда, Гейдрих в этих спорах не участвовал. Во-первых – из-за стойкой неприязни, какую херрен генерален испытывали к функционеру СС, а во-вторых, из-за того, что сам считал свою идею завоевания Европы Россией из будущего слишком безумной для того, чтобы выносить ее на всеобщее обсуждение. Правда, на первых порах он сам не мог понять, для чего бы это понадобилось властям Федеральной России. И только совсем недавно, наблюдая по телевидению сюжет о прибытии в Федеральную Германию репатриированных солдат вермахта, он вдруг решил, что понял замысел вождя России будущего – и восхитился изяществом идеи и мастерством исполнения. Ведь ни командование вышедшего из войны и репатриированного корпуса, ни тем более местные германские власти не являлись вашими друзьями, и тем не менее и те и другие послушно исполняли хитрый план, задуманный в Кремле. По сравнению с этим филигранным мастерством гляйвицкая провокация выглядела как топорная работа дилетанта, которому еще учиться и учиться у настоящего мастера… Впрочем, этими своими соображениями Гейдрих с господами генералами не делился. Не доросли еще они до этого, заносчивые аристократические ублюдки.

Поэтому когда его неожиданно вызвали на допрос, он сильно удивился. Впрочем, администрация лагеря предпочитала называть подобные мероприятия не допросами, а беседами. И в самом деле, какие секретные сведения можно надеяться получить от человека, уже давно не владеющего никакой актуальной информацией? Тем больше было недоумение Гейдриха. С чего бы это?! Столько времени не вспоминали, а теперь он им зачем-то понадобился. И уж явно не для того, чтобы обсудить договор о союзе Третьего Рейха и Федеральной России. Гейдрих уже знал местных русских достаточно, чтобы понимать, что такая идея изначально относится к разделу ненаучной фантастики. Пресловутая расовая теория и то, что вермахт и СС натворили в Росси, и не оставляли этому плану даже маленького шанса на успех. Между двумя государственными образованиями лежала глубочайшая пропасть, до краев наполненная горячей химически чистой ненавистью. Напрасно фюрер собирался предложить вождю Федеральной России раздел мира – тот и сам был способен взять все и не делиться с побежденным врагом.

И вот Гейдриха вводят в небольшой кабинет, принадлежащий, как он знал, одному из заместителей коменданта лагеря герра Курченко. За столом сидит незнакомый русский неопределенного возраста, худощавый и подтянутый; глаза серые, волосы светлые – одним словом, внешность стопроцентно арийская. Насмешливый прищур и улыбочка не оставляют сомнений, что этот человек видит своего собеседника насквозь. Дополняют образ серая клетчатая рубашка с расстегнутым воротом и карточка над левым карманом, на которой крупным готическим шрифтом написано «Sergej Iwanow». Толстая красная полоса по верхнему краю карты свидетельствует о том, что это чрезвычайно важный посетитель, имеющий право отдавать распоряжения администрации лагеря. Чинопочитание, встроенное в каждого немца на уровне инстинкта, заставило Гейдриха при виде этой карточки вытянуться во фрунт и даже прищелкнуть каблуками.

Герр Иванов окинул Гейдриха взглядом с ног до головы, кивнул на стоящий посреди комнаты стул, и на неплохом немецком языке, в котором угадывался шведский акцент, сказал:

– Садитесь, Рейнхард, есть разговор…

– Да, герр Иванов, – сказал Гейдрих, присаживаясь на край стула, – слушаю вас…

– И не тянитесь вы так передо мной, – сказал господин Иванов, – я не Господь Бог и даже не его зам. Расслабьтесь, так легче будет думать.