Действительно, они стали знакомы. Их сблизила привычка вышагивать иногда где-нибудь вдоль более пустынной набережной, когда нужно «немного проветрить», как говорил Степан Осипович. Они встречались тогда не раз и шли вместе: две фигуры, одна — в штатском, в котелке, другая — в военной шинели, в маленькой флотской фуражке «нахимовке», один повыше и более грузный, другой чуть приземистее и покрепче. Он, Попов, и вдруг этот «беспокойный адмирал», флотоводец, исследователь океанов, известный своим неукротимым духом, приверженец решительных наступательных действий, который начертал у себя на стене каюты слова: «Помни войну!», идущий многому наперекор, — что, казалось бы, общего между ними? Но оно было. Макаров был из тех, о которых он сам писал: «В море — значит дома!» Попов никогда не объявлял громко своих символов веры, но вся его жизнь утверждала: «В науке — значит дома!» И эта страсть, большая непреклонная страсть, у одного бьющая наружу, у другого спрятанная под внешней ровностью, роднила обоих.
Говорили о многом. Но каждый примеривал в интересах другого что-то наиболее близкое себе. Попов говорил о сочинениях адмирала:
— Мне довелось прочитать в «Морском сборнике» Никогда не думал, что военная тема может так затронуть меня, глубоко штатского. Ваши мысли о нравственном элементе, знаете, так необычны…
Макаров говорил об изобретении Попова:
— Нельзя никак с этим отстать. Побьют!
И возмущался: что за скудная постановка! Неповоротливость, нищенские средства… Он сразу подметил, в чем сейчас корень всего: организация производства приборов Специальная мастерская или даже завод. И проталкивание в практику. Ведь какое могучее подспорье в морской войне! Вспомнить хотя бы недавнее сражение за Филиппины Американские корабли-то шли ночью, вслепую, боясь обнаружить себя световой сигнализацией… и очень метко обстреляли собственные миноносцы.
— Где смогу, буду настаивать, — погрозил он кому то опять убыстряя шаг.
О Маркони сказал:
— Оборотистый! Но изобретатель все же не тот, кто закричал громче.
Попов ответил молчанием. Только чуть ускорил шаг, будто хотел уйти от чего-то.
Адмирал говорил о другом. О том, что волновало его сейчас. Простой взгляд на карту России показывает: страна своим главным фасадом выходит на ледовитые моря. Там лежит великий водный путь из Атлантики в Тихий. Туда обращены важнейшие сибирские реки. Но полярные льды, но мерзлые оковы морей и рек — сколько отважных стремлений застыло в этих тисках! Он задумал: побороть ледовую неприступность, пробить дорогу. Конечно, с оружием новой техники. Мощный пароход-ледокол, подминающий льды и давящий их стальным корпусом, — вот средство полярной навигации, которое он предлагает. Он, Макаров, сам создал проект, защитил его против всех сомнений и теперь считает дни, когда сойдет со стапелей на воду его могучее детище. Первый ледокол! Какое дать ему имя? Он назовет его «Ермак». В честь того, кто отворил ворота Сибири. А корабль «Ермак» откроет ворота великого водного пути. Он сам поведет его в бой, на льды! И если победа, то видится ему недалекое: оживленное мореходство к устьям сибирских рек, и русские военные корабли, идущие кратчайшим путем в японские воды…
Он признался Попову в своей мечте. К Северному полюсу — напролом! Какая радость для всей России, какое торжество народного духа, когда удалось бы достичь этой заветной точки земного шара и развернуть там стяг научного исследования!
Попов слушал и сам загорался воодушевлением в присутствии этой сильной натуры. Ему представлялось: снежные пустыни, и в этом безмолвии торчат острые пики антенн, и голубоватое их свечение в потемках полярной ночи. Идет беспроволочная передача.
— Вы говорили… оружие современной техники. Я полагаю, беспроволочный телеграф…
— …должен быть на всех ледоколах и арктических станциях! — подхватил Макаров. — Я уверен, они пойдут…
И неожиданно прочитал на память, как восторженный гимназист:
Помните у Ломоносова?
— Я помню у него другое: «И волны гладки бьют в эфир». Это больше по моей специальности, — ответил Попов.
— Да, но чтобы все это было, надо сломить и другие льды, — вдруг нахмурился адмирал.
Известно, чего ему стоило отстоять свою идею ледокола. Управляющий Морским министерством Тыртов, тот самый Тыртов, наложил резолюцию: «Идея адмирала не может служить на пользу флоту… Не можем оказать содействия… Отклоняюсь от принятия этого проекта…» Макаров обратился в Географическое общество, но ученые остались равнодушными. Добился доклада на высочайшем заседании в Мраморном дворце, но дальше формального признания дело не подвинулось. Нужны крупные средства. Начал осаду министерства финансов.
— Спасибо Дмитрию Ивановичу — помог, вытащил! Какой человек! Работал с ним над бездымным порохом. И орел, и лев!