Второе дыхание

Как-то, шествуя в институт, в стайке молоденьких, идущих впереди меня девчонок в мини-юбках (юбки эти только входили в моду, казались до неприличия коротки) увидел я стройную, скромно и просто одетую девушку. Прямые светлые волосы, манера вскидывать голову и слегка танцующая, словно у балерины, походка показались мне очень знакомы. Я забежал вперед и заглянул ей в лицо.

Светка!

Мы обменялись приветствиями и зашагали рядом. Шли и не знали, о чем говорить, оба и обрадовались, и немножко смутились.

Она чуть поотстала от подруг, и я принялся ее расспрашивать о родных, о доме.

...Да, с комнатой Кали все верно: подарила молодоженам, живут теперь в ней Валентина с Игорем. И растут у них сын и дочь. Нашу же комнатенку Жорка сдает соседке, у которой сгорел собственный дом. Сама она, Светка, по-прежнему с мамой, но ежедневно ездит в Москву... Зачем? Как «зачем»? Ведь она здесь учится в хореографическом, вот сейчас на занятия вместе с девочками идет. Говорят, у нее талант (сказав это, Светка вдруг покраснела)... ну, не совсем, конечно, талант, а так, какие-то данные. И вот с этими данными она со временем может стать балериной.

Мама жива-здорова, живет все так же. Постарела, конечно, но корову все держит, хоть с нею и много хлопот. Дядя Жора по-прежнему выпивает, тетя Маня ругает его... А еще что? Ах да, два года назад баню у них в поселке построили, газ провели. С газом теперь хорошо. Это еще дядя Вася все начал, когда депутатом был, — ну, чтоб и газ провести, и баню построить... Шайку раскрыли, что дядю Васю убила, переловили их всех. Нашли и того, кто его убивал и под поезд столкнул.

А в прошлом году ему, дяде Васе, памятник на кладбище поставили. Из мрамора. Красивый такой, большой. Люди сами деньги на памятник собирали — и на заводе, где он работал, да и в поселке у них...

Светка глянула на меня просительно, и я догадался, что надо ей поспешать.

Но как же она изменилась! Сколько в ней стало женственного, привлекательного, чего и предположить-то было нельзя в прежнем заморыше, в  л я г у ш о н к е.

Глядя вслед будущей балерине, я впервые так остро, так осязаемо ощутил, как бежит, не останавливаясь, время, как движется, как изменяется жизнь, как уходит собственная моя молодость и на смену ей приходит чья-то другая.

Я ведь и сам стал не тот, что был четыре года назад. После того самого случая я вдруг стал ощущать в себе... ну, ответственность, что ли. Не только сам за себя, но и за тех, что жили рядом со мною.

РАССКАЗЫ

ПО ПЕРВОМУ ЛЬДУ

1

Нас предостерегали, говорили, что лед еще не окреп, приводили случай, как в прошлом году на этом водоеме провалился один слишком нетерпеливый любитель подледного лова, но мы с Николаем Васильевичем, шофером газика, все же решили рискнуть.

По дороге к нам пристал еще один рыбак, по фамилии Полонский. Он был одет в оленью доху, сказал, что работает на телевидении, и назвался киноинженером.

...Лед, на наше счастье, держал, хотя река стала лишь несколько дней назад. Но неожиданно пала оттепель.

Местные рыбаки подтвердили, что в прошлом году в самом деле был случай, когда приезжий молодой рыболов двинулся в одиночку по еще не окрепшему льду с рюкзаком на спине и провалился под лед на середине широкого плеса. Звал на помощь, долго боролся, стараясь всеми силами выбраться, ободрал до костей ладони, оставляя на темном льду красный кровавый след, но лед обламывался под руками. А кругом не оказалось ни души.

Нашли его на другой день неподалеку от берега. Он вмерз в лед, так и не сумев одолеть последние эти метры.

...К вечеру рыбаки стали покидать водоем. Группами и в одиночку, с деревянными ящиками через плечо, выбирались они на крутой лесистый берег, вытягивались в редкую цепочку и, придерживаясь русла, устало брели кто в деревню, а кто к далекой железнодорожной станции.

Скоро изъязвленный черными оспинами лунок плес реки опустел. Осталось только нас трое.

Мы не спешили. На высоком берегу ждал нас старый, потрепанный газик, и мы решили, заночевав в деревне, остаться ловить и на следующий день. Не торопясь уложили снасти, подобрали набросанные возле лунок груды колючих, еще шевелящихся окуней и скользкой, холодной плотвы, снесли все в машину и через полчаса ухабистой лесной дороги уже въезжали в пустую и темную деревенскую улицу.

Остановились возле сельмага. Здесь оказалась стоянка рыбацких машин и было немало рыболовов.

Сельмаг еще не закрылся. Со стекольным дребезгом бухали двустворчатые входные двери, впуская и выпуская покупателей, и косые полосы света плясали на захлюстанном, в месиве мокрого снега, крыльце.

Мы тоже зашли.

У прилавка теснились две очереди. Между ними разрывался от усердия хромой, до красноты запаренный продавец. Он подскакивал кузнечиком, норовя обслужить одновременно и рыболовов, стоявших отдельно, и деревенских женщин; его задубевшие, в черных трещинах пальцы спешно хватали мятые рубли, стукали на прилавок запотевшие поллитровки, шлепали на весы жирную мокрую селедку, хлеб, кульки с пряниками, толстые палки колбасы.