Второе дыхание

Может, не следовало ему доверяться тем людям, которых в письмах своих ему рекомендовала жена и которые в суматохе грозных военных дней помогли ему отыскать следы пропавшей семьи? Но откуда он мог знать тогда, кто эти люди! Разве мог он предполагать, как воспользуются они его доверчивостью, неопытностью? Он выполнил их задание, твердо веря, что, как обещали ему, все на этом закончится, но вскоре же получил и второе, и третье. Надежда спасти мать и сестренок, которых, как сообщила жена, фашисты угнали в Германию, тогда одержала верх. И только теперь он по-настоящему понимал, как смалодушествовал в то время, утешая себя, что первый его поступок, на который его толкнули, будет единственным в его жизни, а главное, что о нем, о поступке этом, никто никогда не узнает, ни один человек на земле.

С тех пор и служба, и вся его жизнь превратились в один беспрерывный кошмар, стали полны опасностей, подозрений, сомнений, ожидания внезапных подвохов. С тех пор все кругом, что прежде казалось простым и ясным, обрело для него некий скрытый и угрожающий смысл. В этом новом, перевернувшемся мире ни на минуту было нельзя чувствовать себя уверенным и спокойным, всего нужно было остерегаться, невозможно стало ни жить спокойно, ни спокойно дышать.

Эта боязнь всего окружающего, постоянная, непрекращающаяся подозрительность, желание пощупать каждую вещь, усматривать за каждым пустым разговором, даже случайной репликой, словом некий тайный и скрытый смысл измотали его настолько, что он наконец решился больше не ждать, а самому пойти навстречу неизбежной развязке.

Он шагал по весенней слякотной грязи и думал, как сейчас придет на КП, постучится в комнату ротного. Тот пригласит его сесть и будет долго, внимательно слушать, — ведь то, с чем он идет к нему, так важно для всех!

Миновав красный каменный мост через разлившуюся реку, он повернул с шоссе на развилок, что вел к совхозу, и зашагал березовой рощей, еще по-весеннему голой, полной грачиного оголтелого гомона. Направо, при выходе из нее, открывалась деревня, где чуть на отшибе, в деревянном просторном доме с мансардой располагался ротный КП.

Издалека заметив военного, стынувший возле КП на холодном весеннем ветру часовой (на посту стояла ефрейтор Паленкова) быстренько подтянулся. Узнав начальника триста шестой, Паленкова приготовилась было потолковать чуток, чтоб скоротать так тоскливо тянущееся время, но, увидев его отсутствующий взгляд и заляпанную грязью шинель, остановилась на полушаге. Старший сержант прошел мимо молча, не замечая ее.

Проводив его недоуменным взглядом, Паленкова приняла прежний вид: подняла воротник шинели, повесила на ремень винтовку и, сунув застывшие руки в карманы, опять зябко съежилась.

На кухне, оторвавшись на миг от кастрюль, на посетителя вопросительно посмотрела повар КП, миниатюрненькая Наташа, с голубыми, как у ангела, глазами, светлыми вьющимися волосами и кукольным круглым личиком, в одиночестве хлопотавшая возле горячей плиты. Скользнув по ней отсутствующим взглядом, старший сержант прошел в «залу». Оставляя на чисто выскобленном полу шмотья грязи с сапог, не замечая этого, подошел к отгороженному от «залы» тесовой перегородкой закутку командира роты и постучался. Подождав, постучался опять. Не получая ответа, толкнул тесовую жидкую дверку, но она оказалась запертой. Он растерянно огляделся, не представляя, что теперь делать...

На стук высунул из своего закутка измятую физиономию Пориков, ротный писарь (он, видимо, спал). Тоже слегка удивленный неожиданным появлением начальника триста шестой, спросил, что ему нужно. Услышав, сказал, что старший лейтенант Доронин со всем личным составом КП еще с утра ушел помогать колхозу и возвратится только к обеду, не ранее.

Старший сержант стоял, глядя на писаря непонимающе. Потом, беспокойным взглядом окинув «залу», отошел в темный угол и сел, уронив меж колен худые бледные руки.

Затягивая на шинели солдатский брезентовый ремень, из девичьей комнаты вышла ефрейтор Межевич. Заметив в углу сгорбленную фигуру начальника триста шестой, шмотья грязи с его сапог на полу, испуганно распахнула глаза: «У-у, как вы тут натопта-а-ли!..» Вытащив круглое зеркальце, глянулась мельком в него и, послюнив кончик розового мизинца, принялась, перед тем как заступать на пост, подправлять что-то в тонких своих бровях, уже успев позабыть о старшем сержанте.

Сменившись с поста прошла в свою комнату Паленкова. Тоже заметила грязь на полу, но ничего не сказала.

На КП было тихо. Прошло с полчаса.

Приготовившись к самому худшему, старший сержант был поражен царившей здесь тишиной. Понемногу она настроила и его на иные, на новые мысли.

Если тут, на КП, все спокойно и им никто не интересуется, то стоит ли и ему торопиться — торопиться туда, откуда возврата уже не будет, не может быть никогда. И чем он дольше сидел, тем крепче новая эта мысль укоренялась в нем, пока он сам наконец не осознал весь ужас, всю опрометчивость собственного поступка.