Второе дыхание

— …По всем данным, орудие установлено где-то под Бахчисараем, — говорил Кожухарь, щурясь от дыма. — Мне надо двух толковых партизан, хорошо знающих район и город.

Начальник разведки с сомнением покачал головой:

— Такие люди есть, но вряд ли вам удастся проникнуть в Бахчисарай. Там штабы и вторые эшелоны противника.

— На месте будет видно, — сказал Кожухарь.

Командир соединения помолчал, раздумывая:

— Пойдете с Балашовым. Он знает все ходы и выходы, у него есть связи. Кого еще послать? — обратился он к начальнику разведки.

— Ну, раз пойдет Балашов, с ним должен идти Зобнин! — улыбнулся начальник разведки. — Они один без другого не ходят.

— Что это за ребята? — спросил Кожухарь.

Заговорил комиссар. Он хорошо знал людей и рассказывал о них тепло и интересно.

Зобнин, комендор с эсминца «Беспощадный», воевал в морской пехоте. В разведке под Симферополем моряки попали в окружение. Заняв оборону, они стали отстреливаться. Им предложили сдаться. Зобнин громко крикнул:

— Подожди, сейчас!

Стрельба стихла. Тогда комендор развязал вещевой мешок, вынул банку консервов, аккуратно вскрыл ее, отрезал краюху хлеба и начал закусывать. Как у всех больших, сильных людей, движения его были медлительны, и ел он, не торопясь. Немцы, потеряв терпение, вновь открыли огонь. Зобнин взял в руки гранаты, посмотрел на товарищей и тоном, каким приглашают в кино или в гости, сказал:

— Ну, что ж! Пошли!

На третий день к вечеру пятеро моряков разыскали партизанский отряд. Представившись командиру, Зобнин деловито осведомился:

— Мы на ужин не опоздали?

Кожухарь спрятал улыбку.

— А Балашов? — спросил он.

— О-о! — засмеялся комиссар. — Это звезда экрана. До войны работал помощником киномеханика. Кумир бахчисарайских мальчишек! — И снова став серьезным, комиссар добавил:

— Хороший парень. Комсомолец. Не подведет.

— Когда думаете выходить? — спросил командир соединения.

— Как только будут готовы люди, — ответил Кожухарь.

Они склонились над картой, намечая предстоящий маршрут.

Идут разведчики, и за ними тянется цепочка полузасыпанных снегом следов…

— Стой! — скомандовал Кожухарь. — Стой, привал!

— Будет лекция, — объявил он. — Слушайте внимательно. Мы идем на особое задание. Любой ценой мы должны установить расположение сверхмощного орудия. Орудие уникальное. Каждое, — а их всего два, — стоило миллионы марок. А каждый выстрел… Ну, представьте себе: в Севастополе взрывается пятитонный снаряд… Короче, что важнее: взорвать какую-нибудь штабную машину или найти это орудие?.. Так вот. Ребята вы боевые, знаю. Но любую попытку проявить ухарство, обстрелять фашистов или там еще что, — буду расценивать как преступление. Все. Лекция окончена. Вопросы есть?

— Вопросов нет, — без особого восторга ответил Балашов.

Разведчики идут дальше. Искрится солнце на хрупкой корке снега. Со стороны это кажется необычайно красивым — нетронутый снег и голубая эмаль неба. Но разведчикам не до красоты. Ноги вязнут в сухом сыпучем снегу. Не хватает дыхания. Немеют лица на свирепом ветру. Дважды пришлось переходить незамерзшие горные речки. Через первую удалось перекинуть небольшую сосенку. Следующую переходили вброд — под руками ничего не оказалось.

После такой переправы одежда затвердела и резала тело.

Чтобы не поморозиться, бежали по глубокому снегу, и от разведчиков, как от лошадей, валил пар. А впереди — километры и километры нетронутой целины. От теплой землянки до Бахчисарая тридцать с лишним километров. Тридцать с лишним — это если считать напрямик. По занесенным снегом горам надо считать все семьдесят.

К вечеру партизаны подходили к Бахчисараю.

В трех километрах от Бахчисарая, на плоской вершине скалы спит Чуфут-Кале, город мертвых. Скала опоясана ярусами доисторических пещер. От развалин древней крепости, от улиц, высеченных в камне, веет старинными преданиями о сорока братьях, о славной Ненеке-джан и о ее грозном отце Тохтамыше.

Начинало смеркаться, когда разведчики подошли к Чуфут-Кале. Нагруженные хворостом, собранным по дороге, они бродили из пещеры в пещеру, пока Кожухарь не остановился в одной из них.

— Гранд-отель, экстра-люкс! — произнес Балашов, погладив шероховатую стену. Он любил выражаться кратко и непонятно. Кожухарь ничего не сказал, но ребята почувствовали, что он в темноте улыбается. Такой уж он был человек, если и улыбался, то в темноте.

Через несколько минут в пещере затрещал огонь. Разведчики разлеглись у костра. Скоро от мокрой одежды повалил пар. Они начали согреваться.

— А здесь кое-кто побывал до нас, — задумчиво сказал Балашов.

— Давно? — спросил Зобнин, подозрительно оглядывая углы пещеры.

— Давно. Думаю, этак лет триста-четыреста назад. А может, и тысячу.

— А-а, — разочарованно протянул Зобнин. — История!..

Кожухарь посмотрел на часы:

— Немедленно спать. Три часа на сон.

Скоро под видавшими виды доисторическими сводами раздался мощный храп Зобнина.

Первым дежурил Кожухарь. Дежурил больше для порядка. Огонь костра был надежно скрыт лабиринтом пещер. Да и вряд ли кто отважился бы сунуться ночью в эту глушь.