Второе дыхание (ЛП)

Однажды летом случилось несчастье. Мы отправились из Лиссабона и планировали добраться до Гибралтара на следующий день. В три часа ночи на море усилилось волнение, но это не было опасно, и мы продолжили идти под всеми парусами. Ренье был на вахте. Нос разрезал волны, яхта мчалась на максимальной скорости, но все было в порядке. Вдруг раздался ужасающий грохот, мы терпели кораблекрушение. Маяк на берегу не работал, и Ренье, не зная об этом, держал курс на другой свет, который привел нас прямо на мыс Сент-Винсент. Чудесным образом мы врезались в песчаную полосу между скалами. Удар был таким сильным, что я катапультировался из своей койки прямо в море. Тем не менее, никто не пострадал, да и наша яхта спокойно лежала на песке в целости и сохранности. Вскоре местные жители пришли к нам на помощь, неожиданно появляясь из тумана раннего утра вместе со своими ослами. Они вытащили нашу яхту полностью на берег. В то время как одни грелись у разведенного костра, другие подхватили наши вещи из яхты и загрузили ослов. Мы шли в колонне, направляясь в деревню, где о нас сообщили властям. Мы провели там два дня – время, необходимое, чтобы отремонтировать яхту, жители деревни относились к нам с теплым гостеприимством. Их доброта казалась каким-то пережитком человечности, как если бы это была черта, которая каким-то образом зависела от бедности.

Вспоминая те далекие золотые годы, я понимаю, что я был избалованным ребенком. Я не могу удержаться, пытаясь определить факторы, повлиявшие на мою внешность и характер, сформировавшие меня. Некоторые из них генетические. Физически я вылитый дед Фоэ. Видимо, я унаследовал некоторую часть его остроумия и любовь к представительницам слабого пола. Я получил свой эстетический вкус, это должно быть кокетство, и свою тягу к власти от деда Вогюэ. Когда я работал в Моэт, у меня в подчинении был его бывший секретарь Мари-Терези, которая всегда отмечала сходство между нами. Бабушка завещала мне свою пуританскую мораль и американский образ мышления. Протестантка до замужества, она всегда сохраняла строгую требовательность и аскетические традиции этой религии.

В общем, я продукт наследственности, и меня восхищает образ жизни этих двух великих семей – один старомодный, другой же, наоборот, опережающий свое время. Во мне странным образом смешались забота о своем окружении, и в то же время отрешенность от него. Этакое отчужденное попечительство. И даже после тех трагических вещей, которые со мной произошли, даже теперь, когда я неподвижен, эти люди по-прежнему являются движущими силами в моей жизни.

Часть II: Беатрис

Возрождение

Все началось в тот день, когда мы встретились, в возрасте двадцати лет, во дворе Университета Реймса Шампань-Арденны³⁰. Мы оба оказались там случайно, ее отец стал префектом департамента Марна, поэтому его семья переехала с ним. Мои родители переехали за границу, но я решил остаться, чтобы учиться.

Мы с Беатрис проводили все время в университете вместе. Факультет экономики и права в Реймсе находится в старом здании, в котором в то время также располагался дом престарелых. Налево был вход для стариков, направо – для студентов. Посередине была часовня, которую драпировали в черное, когда жилец слева покидал этот мир. Они печально наблюдали, как мы проходим мимо каждое утро. Нас разделяла такая широкая пропасть: они уже ничего не ждали, а мы надеялись на все.

В политическом плане в 1969 году факультет придерживался крайне левых взглядов. Я едва ходил на лекции. Большую часть времени я проводил в маленьком кафе по соседству. Его содержали завязавший алкоголик и его жена, щеголявшая в черном парике и ярко-розовом костюме. Они следили за тем, чтобы я пил больше лимонада, чем пива во время моих бесконечных сражений в пинбол и кости. Время от времени я появлялся в колледже, когда там была забастовка, чтобы поднять руку на одном из общих собраний и проголосовать за продолжение протестов. Время проходило отчаянно скучно и было небогато событиями. Я остался на первом курсе на второй год.

Я мог бы прослоняться так весь период учебы в университете, если бы однажды не заметил высокую блондинку. Она выделялась, потому что не носила обычную униформу того времени: джинсы, обтягивающий свитер и сигарету во рту. На следующий день у ворот было больше жильцов дома престарелых, чем обычно; что-то происходило. Я вышел во двор. Там была красивая девушка с несколькими друзьями, вооруженными рулонами белой бумаги. Она подстерегала студентов, чтобы предложить им подписать петицию. Я подошел к этому видению. Она предложила мне вписать мое имя в число тех, кто хотел окончить забастовку, и, отчаянно краснея, я немедленно это сделал. Довольная, она выдала мне свиток бумаги, чтобы я помогал собирать подписи. С того дня мы больше не расставались. С того дня началась моя жизнь.