— Я уже говорила тебе о том, что Нагуаль рассказывал нам о внимании, — сказала она. — Мы удерживаем своим вниманием образы мира. Обучать мужчину-мага очень трудно, потому что его внимание всегда закрыто, сфокусировано на чем-нибудь. А вот женщина всегда открыта, потому что большую часть своего времени она ни на чем не фокусирует свое внимание, особенно в течение менструального периода. Нагуаль рассказал мне, а затем продемонстрировал, что в эти дни я действительно могу позволить своему вниманию уйти от образов мира. Если я не фиксирую его на мире, то мир рушится.
— Как это делается, Горда?
— Это очень просто. Когда женщина менструирует, она не способна фокусировать свое внимание. Это и есть та трещина, о которой говорил мне Нагуаль. Вместо борьбы за фокусирование, женщина должна отвлечься от образов мира, созерцая отдаленные холмы, воду, например — реку, или облака.
Во время созерцания у тебя начинает кружиться голова и глаза устают, но если ты немного прикроешь их и мигнешь и сместишь их от одной горы к другой или от одного облака к другому, то созерцать[19] можно часами или целыми днями, если это необходимо.
Нагуаль обычно заставлял нас сидеть у двери и созерцать те круглые холмы на другой стороне долины. Иногда мы сидели так по несколько дней, пока трещина не открывалась.
Мне хотелось узнать об этом больше, но она замолчала и поспешно села вплотную ко мне. Она сделала мне рукой знак прислушаться. Я услышал слабый шелест, и внезапно на кухню вошла Лидия. Я подумал, что она, должно быть, спала и звук наших голосов разбудил ее.
Она сменила западную одежду на длинное платье вроде тех, что обычно носили индейские женщины. На плечи была накинута шаль, и она была босая. Длинное платье не делало ее старше, скорее она была похожа на ребенка, одетого в наряд взрослой женщины.
Она подошла и очень официально приветствовала Ла Горду; «Добрый вечер, Горда». Затем она повернулась ко мне и сказала: «Добрый вечер, Нагуаль».
Ее приветствие было таким неожиданным и таким серьезным, что я чуть было не рассмеялся, но уловил предостережение Ла Горды. Она сделала вид, что чешет макушку головы тыльной стороной сжатой в кулак левой руки.
Я повторил следом за Ла Гордой: «Добрый вечер, Лидия».
Она села в конце стола справа от меня. Я не знал, начинать ли мне беседу. Только я собрался что-то сказать, как Ла Горда стукнула меня коленкой по ноге и едва заметным движением бровей дала мне знак слушать. Я снова услышал приглушенный шорох длинного платья, соприкасающегося с полом. Хосефина секунду постояла у двери, прежде чем направиться к столу. Она приветствовала меня, Лидию и Ла Горду точно таким же образом. Я не мог оставаться серьезным, глядя на нее. Она тоже была босая, одета в длинное платье и шаль, но ее платье было на три размера больше, и она подложила под него толстую прокладку. Это было чудовищно несовместимо; худое и юное лицо — и гротескно раздутое тело.
Она взяла скамейку, поставила ее с левого конца стола и села. Все трое выглядели чрезвычайно серьезными. Они сидели, сдвинув ноги вместе, и держались очень прямо. Я еще раз услышал шуршание платья, и вошла Роза. Она была одета так же, как и другие, и тоже босая. Ее приветствие было таким же официальным и. естественно, включило Хосефину. Все ответили точно таким же тоном. Она села напротив, лицом ко мне. Все мы довольно долго молчали.
Внезапно Ла Горда заговорила, и звук ее голоса заставил подскочить всех остальных. Указав на меня, она сказала, что Нагуаль собирается показать им своих союзников и намерен воспользоваться специальным зовом, чтобы вызвать их в комнату.
Попытавшись обратить все это в шутку, я сказал, что Нагуаля здесь нет, так что он не может показать никаких союзников. Мне показалось, что они собираются рассмеяться. Ла Горда закрыла лицо рукой, а сестрички уставились на меня. Ла Горда приложила ладонь к моим губам и прошептала на ухо, что мне абсолютно необходимо воздержаться от идиотских высказываний. Она взглянула мне прямо в глаза и сказала, что я должен познать союзников, воспроизводя «зов бабочек».
Я неохотно послушался. Но не успел я начать, как дух ситуации овладел мною, и через мгновенье я обнаружил, что с максимальной концентрацией отдаюсь воспроизведению этого звука. Я модулировал его звучание и управлял воздухом, выталкиваемым из легких таким образом, чтобы произвести самое длительное постукивание. Оно звучало очень мелодично.
Я набрал невероятное количество воздуха, чтобы начать новую серию, и внезапно остановился; что-то снаружи дома откликнулось на мой зов. Постукивающие звуки были слышны со всех сторон и шли даже с крыши. Сестрички вскочили и столпились вокруг меня и Ла Горды, как испуганные дети.
— Пожалуйста, Нагуаль, не вызывай ничего в дом, — умоляла Лидия.