Второе признание

– Конечно, – продолжал Орри, – при слове «балет» сразу представляешь себе длинноногих красоток. В этой труппе с длинноногими красотками все в порядке, мы проверяли. Джимми интересуется балетом, иначе зачем ему вкладывать в него деньги? Когда он в Нью-Йорке, то ходит на балет по два раза в неделю. Кроме того, он лично интересуется тем, хорошо ли красоток кормят. Естественно, я решил, что напал на след и надо копать дальше, но пока не успел. Он любит красоток, а они любят его, но, если там и вышла какая-нибудь история, которую ему не хочется предавать огласке, надо подождать, я до нее еще не добрался. Продолжать поиски?

– Конечно продолжай, почему нет. – И Вулф обратился к Солу: – Это все, что у вас есть?

– Нет, мы нарыли гораздо больше, – ответил Сол, – но вам это вряд ли понадобится, за исключением разве что одного момента, о котором я как раз хотел спросить. Прошлой осенью он перечислил двадцать тысяч долларов на счет КПБ.

– Что это?

– Комитет прогрессивных бизнесменов. Но это только вывеска для отвода глаз. Деньги пошли на президентскую кампанию Генри Уоллеса[5].

– Вот как? – Вулф немного приоткрыл глаза, которые до этого были почти закрыты. – Расскажи-ка поподробнее.

– Поподробнее не смогу, я выяснил это только днем. Очевидно, считали, что про пожертвование Сперлинга никто не знает, но кое-кому о нем все-таки стало известно. Думаю, что сумею выйти на этих людей, если вы скажете. Вот об этом я и хотел спросить. Мне удалось связаться с одним мебельным фабрикантом, который поначалу был сторонником Уоллеса, но позже с ним порвал. Он утверждает, что отлично знал про вклад Сперлинга. Говорит, что Сперлинг выписал именной чек на двадцать тысяч и однажды вечером, в четверг, отдал его человеку по имени Калдекотт, а на следующее утро явился в контору КПБ и потребовал чек обратно, поскольку хотел вместо чека заплатить наличными. Однако он опоздал, так как чек уже погасили. Здесь всплывает интересная подробность: этот человек уверяет, что с начала года при странных обстоятельствах мелькнули фотокопии трех разных чеков – вкладов других лиц. В их числе оказался и чек моего осведомителя, на две тысячи долларов, но имен двух других жертвователей он не назвал.

Вулф сдвинул брови:

– То есть он утверждает, что люди, руководившие этой организацией, сделали фотокопии чеков, чтобы использовать их в дальнейшем – при особых обстоятельствах?

– Нет, сэр. Он считает, что это сделал какой-то клерк. Может, в личных целях, а может, шпионил на республиканцев или демократов. Мой осведомитель говорит, что теперь он политический отшельник. Ненавидит Уоллеса, но и республиканцев с демократами тоже не жалует. Заявил, что в следующий раз будет голосовать за вегетарианцев, при этом продолжает есть мясо. Я дал ему выговориться. Хотел узнать как можно больше, потому что если с чека Сперлинга-младшего тоже сделали фотокопию…

– Разумеется. Приемлемо.

– Мне продолжать в том же духе?

– Обязательно. Выведай все, что можешь. Хорошо бы найти клерка, который сделал фотокопии. – Вулф повернулся ко мне. – Арчи! Ты знаешь этого юношу, Джимми, лучше нас. Он дурачок?

– Если раньше мне так казалось, – твердо ответил я, – то теперь уже нет. Конечно, его бостонский ресторан и манхэттенский балет не золотое дно, но все равно я его недооценил. Ставлю три к одному, что мне известно, где снимок чека Джимми. Он заперт в сейфе конторы «Мерфи, Кирфот и Рони».

– Скорее всего. Что-нибудь еще, Сол?

Теперь я бы не удивился, узнав, что Джимми заработал миллион, играя на скачках или заправляя птицефермой, но, судя по всему, до этого у него руки пока не дошли. Сол с Орри посидели еще немного, пропустив по стаканчику и обсудив, каким образом можно добраться до вышеупомянутого шпиона, а затем ушли. Проводив их, я вернулся в кабинет. Мои соображения о важности своевременно обнаруженных улик уже потеряли актуальность, и я решил оставить их при себе.

Я бы охотно отправился спать, чтобы дать отдых своим синякам и ссадинам, но на часах было всего полдевятого, к тому же средний ящик моего стола был под завязку набит распоряжениями и счетами, связанными с починкой крыши. Я выгреб все эти бумажки на стол и стал разбирать. Понемногу стало выясняться, что Вулф, оценивая ущерб, был не так уж далек от истины, а может, даже занизил его, не учтя расходы на замену нескольких редких гибридов, которые пострадали при обстреле, новыми. Увидев, чем я занимаюсь, Вулф предложил помочь, и я перенес счета на его стол. Однако я давно убедился, что совместить управление детективным агентством и разведение орхидей почти невозможно. Два этих занятия вечно норовят переспорить друг друга. Не успели мы даже вникнуть в бумаги, как у входной двери снова раздался звонок. Обычно после девяти вечера, когда Фриц переодевается в старые шлепанцы, обязанности швейцара ложатся на меня, поэтому открывать отправился я.

Я включил на крыльце свет, глянул сквозь одностороннюю стеклянную панель, открыл дверь, произнес: «Привет! Заходи», и Гвен Сперлинг переступила порог.

Я закрыл дверь, обернулся к ней: