Второе пророчество

— Помоги мне, Ормузд! — громогласно воззвал Калеб, вздымая к потолку Святилища молитвенно разведенные руки. — Надели мои длани силой твоей… — Он резко соединил напряженные ладони… Свод Святилища покачнулся, с потолка посыпались крупные камни, стены и пол храма заходили ходуном…

— Ничего себе! — ошеломленно выдохнула я, едва успев ухватиться за одну из статуй и только поэтому устояв на ногах. — Подобный дар следует называть сейсмокинезом…

А Калеб не унимался. Каким-то невероятным образом удерживая равновесие на зыбко качающемся полу, он имитировал трение плотно сжатых ладоней. Я увидела, как с душераздирающим грохотом стены храма начали складываться внутрь, разваливаясь на куски. Марча потеряла меч и с воем откатилась к самому входу в помещение, сбитая рухнувшим на нее обломком мрамора. Поскуливая от ужаса, герр Крюгер резво полз к ней, позабыв про свой пижонский стек и нещадно марая модные перчатки. В углу уже громоздилась исполинская гора камней, навсегда погребя под собой лучших бойцов арийской расы.

— Уходите! — надрывным шепотом приказал Калеб, обращая ко мне свое искаженное судорогой лицо. По его вискам стекали крупные капли пота, вены на лбу набухли, словно жгуты, губы мертвенно посинели. — Я их задержу!

— Но… — нерешительно начала я, — а как же ты?

— Уходите! — повторно проскрежетал старейшина. — Свод вот-вот обрушится, я не сумею удерживать его дольше пяти минут…

— Бежим! — Дьюла схватил меня за руку и поволок за собой. — Мы должны думать только о тебе, моя госпожа!

Уже переступив порог разваливающегося храма, я прощально оглянулась и успела навсегда запечатлеть в памяти умиротворенное лицо старого Калеба, посылающего мне безмолвное благословение и напутствие… А в следующий же миг храм Митры перестал существовать, превратившись в огромную груду бесформенных каменных обломков, похоронивших под собой и отважного старейшину чалада Чистых, и статую разгневанного бога, и хранимые в Святилище ценности… К небу взметнулись клубы серой пыли, уродуя его невозмутимую голубизну. Дьюла низко опустил голову, скрывая навернувшиеся на глаза слезы.

«Нет, я этого так не оставлю! — мстительно думала я, размазывая по лицу грязь вперемешку со слезами. — Я найду виновных и накажу их за страшное злодеяние, свидетельницей и участницей коего мне довелось стать! Я не успокоюсь, пока полностью не искореню угрожающие нашему миру зло и несправедливость, пока не спасу беззащитных и не устраню нависшую над ними угрозу. И это есть то единственное, что сможет хоть немного искупить добровольную жертву благородного Калеба…»

Разбойник-ветер игриво трепал мои косы, высушивая мокрое от рыданий лицо. Я подняла глаза к солнцу, будто призывая его в свидетели данной мною клятвы. Моя душа полностью утратила хрупкий налет наивности и легкомыслия, покрываясь стальной броней справедливого гнева. И вот тогда, стоя на развалинах обрушившегося храма, я впервые и в полной мере ощутила себя отнюдь не прежней разгильдяйкой Евой, а закаленным бойцом за справедливость, свирепой волчицей, чаладаньей великого народа лугару!

Глава 7

Чужая душа — сплошные потемки, и лучше не рисковать лишний раз да не лезть в нее с фонариком, ибо обитающие во тьме чудовища способны запросто проглотить любого, хоть по недомыслию, хоть из глупости протянувшего к ним руку. Возможно, пусть даже из сугубо благих побуждений, чтобы приласкать и утешить, но это уже не суть важно. Набив шишек и наставив синяков по милости происходящих со мной злоключений, я наконец-то поняла: самое главное в нашей жизни отнюдь не успех, любовь или богатство, а личный опыт, дающийся нам порой ох как несладко. Достающийся нам ценой ошибок, потерь и разочарований, коих я уже успела хлебнуть в полной мере. И опыт сей в первую очередь касается не чего-либо материального, а тебя самой и окружающих тебя людей. Вот, примерно как-то так оно в жизни получается!

И недаром, видать, наставлял меня Калеб в том, что в моей груди бьется вовсе не человеческое, а волчье сердце. Потому что как-то прискорбно вяло отозвалось оно сейчас на его внезапную гибель, без надрыва и настоящего горя. Другая бы на моем месте небось принялась слезы лить в три ручья да в истерике забилась чисто по-бабски, а я — нет, не стала. Вместо этого я лишь злобно зубами поскрежетала, уши — навострила, к пахнущему опасностью воздуху принюхалась настороженно, шерсть, несуществующую, но сейчас фактически ощутимую, на загривке вздыбила, и пошла себе торопкой рысью, через сугробы да прочие препятствия перепрыгивая. А все не случайно, не от черствости моей, а по весьма веской причине: я взяла след, способный привести меня очень и очень далеко — аж к самому логову вожделенной добычи.