Второе восстание Спартака

Спартак повернулся к девушке и напористо обнял за плечи. Она, не отстранившись, сказала нейтральным тоном:

– Нужно быть начеку...

Но звучало это как-то не особенно убедительно. Никакого напряжения в ее гибком сильном теле не чувствовалось, Беата прикрыла глаза, отходя после сумасшедшего напряжения охоты. Медленно притянув ее к себе, Спартак поцеловал девушку и уже больше не отпускал.

За окном ничего тревожащего не происходило – обычные звуки улицы, когда вечереет. Ну разумеется, подумал он трезвой, службистской частичкой сознания. Кишка у них тонка перевернуть вверх дном весь город, в конце концов не бог весть какие были персоны. Из-за оберста они все перерыли, но тот городишко был маленький, не то что эта древняя столица польских королей, которую совсем недавно, по историческим меркам, сменила выскочка Варшава...

Поцелуи понемногу переходили в нечто напоминавшее лихорадочную борьбу, словно времени у них совсем не осталось, и костлявая старуха стояла у двери, готовясь деликатно, но непреклонно постучаться черенком косы: а вот и я, впускайте, люди добрые, час пробил... Одежды становилось все меньше, пока не осталось совсем, с постели кувыркнулась аккуратная кучка подушек, бесшумно растелившись по полу, отлетело покрывало, и они обратились в сплетение нерассуждающих обнаженных тел, возбужденных и друг другом, и бабулей с косой, так и бродившей в невеликом отдалении. Так уж у них почему-то всегда получалось: сначала чуть ли не грубо, под непроизвольные стоны девушки, потом, после схлынувшего угара, медленно, чуть ли не сонно – до полного опустошения и невозможности пошевелиться.

А когда пошевелиться смогли, за окном уже стояла ночь, время от времени окружающее давало о себе знать сухим треском выстрелов на пределе слышимости. Картина была знакомая: немцы до утра будут шарашиться по паре-тройке городских районов, врываясь в подозрительные, с их точки зрения, дома, паля по любой случайной тени, в том числе и померещившейся, пытаясь изловить хоть что-то способное сойти за добычу. К утру устанут и угомонятся...

Беата приподнялась на локте, чиркнула скверной, шипящей спичкой; колышущийся огонек вырвал из темноты невероятно прекрасное лицо, обрамленное прядями спутавшихся волос. Медленно, с удовольствием выпустив дым, она откинулась на маленькую подушку и ленивым тоном спросила:

– Как ты думаешь, из-за чего это все?

– Что?

– Почему так хорошо? Просто пронзительно хорошо. Даже кусаться хочется от всей души... Любовь это, или все оттого, что мы гуляем совсем рядом со смертью?

– Может, и то и другое, – сказал Спартак.

Она тихонько засмеялась:

– По моему глубокому убеждению, сейчас там и сям под землей слышен шорох – славные предки ворочаются в гробах, как каплуны на вертеле. Княгиня герба Брохвич со всем пылом отдается москалю из-за Буга...

– Тебе не нравится? – спросил Спартак.

Предприняв свободной рукой кое-какие действия, быть может, и не подобающие благородной девице из хорошего дома, она заверила:

– Чертовски нравится. Но я представляю реакцию предков: не жертвой неизбежного на войне насилия стала княгиня, не злодейски совращена опытным ловеласом, а сама заявилась в комнатушку к заезжему москалю...

– Скорее уж – залетному.

– Ага, вот именно, залетному. В самом прямом смысле слова. И сама улеглась на хлопскую железную койку, на которую мой дедушка и любимую собаку бы не положил...

– А на какую?

– На достойную князя.

– Интересно, – сказал Спартак с деланной активностью. – А зачем это твой дедушка клал собак на постель? У него что, женщин недоставало?

– Как ты смеешь, москальская рожа, делать такие намеки касательно князя...

– Ну, вы же сами говорили, что моя рожа не такая уж и москальская, если подойти вдумчиво. Может, я и вправду в отдаленном родстве с этими самыми Котляревскими из Пухар, потомками воеводы Груйского...

Беата фыркнула:

– Очень хочется, чтобы именно так и обстояло. В конце концов, отдаваться шляхтичу для княгини не так уж и позорно. Предосудительно, конечно, валяться с ним на чужих постелях в неведомо чьих убогих квартирках, а то и в лесном бункере – но все же не позорно. Потом надо будет всерьез заняться генеалогическими изысканиями.

– Когда это – потом?

– Когда кончится война. Должна же она когда-нибудь кончиться? Союзники наконец высадятся в Европе, возьмут Берлин. Снова поднимется независимая Польша... и мы с тобой, да простит меня Езус сладчайший за такие эгоистические мысли, будем в ней не последними людьми. Заслужили кое-какой почет и уважение, сдается мне. Великая Польша... – произнесла она так мечтательно и пафосно, что Спартак поневоле ухмыльнулся во мраке. – Все нужно будет устроить как можно лучше, не повторяя прежних ошибок... Когда придут союзники...

Спартак все же не сдержался:

– А тех, что идут с востока, ты в расчет не принимаешь?

– Москалей? – спросила она понятливо. – Не особенно. Это не повод для раздумий и забот. Послевоенная Польша заставит себя уважать. Наша пролитая кровь...