Второй год

Семёнов Андрей Второй год

Нашим мамам посвящается

"Под солнцем южным…"

"Второй год"

Нам расшила погоны афганская осень,

Сколько жизни осталось, сто лет или час?

Не жалейте. Зачем? Мы прощенья не просим.

Но, пожалуйста, помните, помните нас…

Игорь ЯРЦЕВ

1. Черпак Советской Армии

Кто это идет по полку такой красивый и важный? Кто это несет себя по передней линейке гордо задрав подбородок и не глядя под ноги? Кто это не по сроку службы лихо сдвинул шапку на затылок и она у него висит не пойми на чём почти вертикально?

Это же я — младший сержант Сухопутных войск Андрюша Сёмин.

Сегодня с утра, после того, как наш призыв буром попер на старослужащих, мы были уравнены в правах с черпаками, и теперь я щеголяю в ушитых галифе, подвернутых по-гусарски сапогах, шапку свою я заломил как можно фасонистей и бушлат мой не застегнут, как у духов, а запахнут и подтянут новеньким кожаным ремнем. Остаток ночи я специально потратил на то, чтобы ушиться к сегодняшнему утру, чтобы все видели и знали — я больше не дух! А если кто-то не согласен, что с сегодняшнего дня я — черпак Советской Армии, то я такому живо дам понюхать кулак, а не справлюсь сам — свисну Нурика, Кулика и Тихона, а вчетвером мы не то что любому накидаем — мамонта забьем. И иду я сейчас в полковую библиотеку, а то все по хозяйству да по хозяйству…

Три месяца отлётывал я в наряд через сутки, а в ту ночь когда не стоял в наряде, вместо здорового солдатского сна два часа выстаивал под грибком вместо господина черпака, чтобы уставший за день от службы урод мог ночью восстановить свои силы. Три месяца я вместе со своим призывом исполнял прихоти своих "старших товарищей": таскал им сигареты, прикуривал, топил для них печку, убирал за ними в палатке и в столовой, ну и так… по мелочам еще много чего того, что не давало мне скучать и задумываться о смысле жизни.

С сегодняшнего дня — баста!

Мы взбунтовались после того как ночью Тихона чуть не убили черпаки, науськанные Геной Авакиви. Прошедшая ночь показала кто есть кто во взводе: Гена побоялся "воспитывать" нас собственноручно и натравил на нас черпаков. Следовательно, Гена трус и больше ничего. Черпаки, взведенные Гениными воплями о попрании привилегий старослужащих, без долгих размышлений принялись нас колошматить и били нас несколько часов, пока не отключили Тихону сердце. Следовательно, черпаки наши — дураки, без своей головы на плечах. А все вместе они — и деды, и черпаки второго взвода связи — перетрусившее стадо баранов, панически боящееся трибунала. Те минуты, которые полковой медик возился над синеющим Тихоном, для них показались вечностью и каждый из них прикидывал как бы половчее спихнуть вину на другого.

А коль скоро так, коль скоро наши любимые дедушки и уважаемые черпаки проявили себя как чмыри и уроды, то "летать" для них мы больше не будем. Десять месяцев пребывания в "здоровом воинском коллективе" не смогли убить в нас ни гордости, ни чувства уважения к себе. И пускай они молят Господа Бога, чтобы мы не стали подравнивать с ними края.

Сводить счеты, проще говоря.

Сейчас мою свободу ограничивала красная повязка на рукаве и штык-нож на ремне. Они с головой выдавали мою принадлежность к суточному наряду, который не имеет права покидать расположение подразделения без очень веских причин и, если верить Уставу Внутренней Службы, нигде, кроме своей палатки, мне сейчас делать было нечего.

"Ничего", — подбадривал я сам себя, — "если какой-нибудь шакал докопается какого хрена я потерял в библиотеке во время дежурства, скажу, что комбат послал меня разыскать командира взвода".

Крайняя палатка перед клубом была палаткой роты материального обеспечения. Возле нее, в ожидании командира роты, который разрешит дневной сон, прогуливался дежурный по РМО и поигрывал цепочкой с ключами.

— Оу! — окликнул он меня, — ты ведь со второго взвода связи?

— Ну-у, — остановился я возле него.

— Иди к себе. У вас сейчас тревогу объявят.

— На хрена? — не понял я: утро прошло спокойно и после развода все занялись делами по плану.

— Урод один сбежал. Сейчас ваш батальон поднимут и разведроту. Искать его будете по пустыне.

Каблуки мои развернулись на месте и обгоняя друг друга понеслись обратно к своей палатке. Сто метров от РМО до второго батальона я удивлялся проницательности полкового обозника.