Людмила, возможно, читала его мысли. Она сказала: “Он сделал то, что считал правильным. Если бы он этого не сделал, фашистские шакалы могли бы стать причиной уничтожения всего мира. У нас было перемирие с ящерами. Если бы тогда все развалилось… Генрих до конца своих дней говорил, что предотвратить это было лучшим, что он когда-либо делал ”.
“Я бы хотел, чтобы он все еще был здесь, чтобы сказать это, твой фашистский шакал”, - ответил Анелевичз.
Людмила улыбнулась; она все еще иногда использовала коммунистический жаргон, даже не замечая, что делает это. Она сказала: “Я тоже, но... ничево”. Да, это действительно было очень полезное слово. Еще раз кивнув, она медленно, с трудом пошла по улице, ни разу не пожаловавшись.
Анелевич отнес велосипед наверх, в свою квартиру. Если бы он был настолько опрометчив, чтобы оставить его на тротуаре, даже с прочной цепью, он пошел бы с Иисусом. Даже евреи использовали эту поговорку о таинственных исчезновениях в наши дни.
Когда он открыл дверь, его окружил знакомый хаос. Его жена Берта, одетая в платье, которое пару лет назад выглядело бы стильно в Лондоне, а в Лодзи все еще было на пике моды, подошла к нему, чтобы поцеловать. Как всегда, улыбка придала красоту ее простому лицу без промежуточного этапа - миловидности.
Она что-то сказала. Вероятно, это было “Как дела?” или “Как дела?” но Анелевичу было трудно сказать наверняка. Его дочь, Мириам, упражнялась на скрипке. Его сын Дэвид, на пару лет младше, практиковал иврит для своей бар-мицвы, до которой оставалось чуть больше месяца. А другой его сын, Генрих, которому было восемь лет, пробивался через школьный урок языка ящеров. В эти дни Анелевич едва ли замечал контраст между Благословен Ты, о Господь Бог наш, Царь вселенной и Это будет сделано, высочайший господин. Он действительно заметил шум. Нужно было быть глухим или, что более вероятно, мертвым, чтобы не заметить.
Рэкетир сменил только языки, когда его заметили дети. Все они пытались рассказать ему все о своих днях в одно и то же время. То, что он слышал, было обрывками, которые, конечно же, не сочетались - не могли сочетаться. Если мальчик действительно пригласил Мириам пойти на фильм о неправильных глаголах ящериц, мир был еще более странным, чем подозревал Анелевичз.
Когда его жене удалось вставить слово, она сказала: “Буним звонил пару часов назад”.
“Неужели он?” Это привело Мордехая в полную боевую готовность; Буним был самым могущественным Ящером, размещенным в Лодзи. “Чего он хотел?”
“Он не сказал мне”, - ответила Берта. “Он сказал, что оставлять сообщение не соответствует протоколу”.
“Похоже на ящерицу”, - сказал Анелевичз, и Берта кивнула. Он продолжил: “Я лучше позвоню ему. Не могли бы вы приглушить рев зверинца, пока я разговариваю по телефону?”
“Я могу попробовать”, - сказала его жена и приступила к изложению закона таким образом, которому мог бы позавидовать Моисей. В предоставленной таким образом короткой передышке - а он знал, что она будет короткой, - Мордехай пошел в свою спальню, чтобы воспользоваться телефоном.
У него не возникло проблем с дозвоном до Бунима; региональный заместитель администратора всегда принимал звонки с его телефонного кода. “У меня есть для вас предупреждение, Анелевичс”, - сказал он без предисловий. Его немецкий был довольно беглым. Услышав нацистскую лексику из его уст, Анелевичу всегда становилось не по себе.
“Продолжайте”, - ответил Анелевич, не показывая, что он чувствует.
“Предупреждение, да”, - повторил Ящер. “Если вы, тосевиты, планируете какое-либо вмешательство против ожидаемого прибытия колонистов в этот регион, оно будет подавлено безжалостно”.
“Региональный субадминистратор, я не знаю ни о каких подобных планах внутри Польши”, - ответил Анелевич в целом правдиво. Как он и думал раньше, большинство человеческих жителей Польши, как евреев, так и поляков, предпочитали своих инопланетных повелителей любому из людей, которые стремились к этой работе.
“Возможно, вам следует знать больше”, - сказал Буним и добавил выразительный кашель. “Мы получили сообщение с угрозой, что если миллион мужчин и женщин этой Расы колонизируют Польшу, весь этот миллион погибнет”.
“Впервые слышу об этом”, - сказал Анелевичз, что было абсолютной правдой. “Вероятно, сумасшедший. На каком языке было это ... общение? Это может дать вам ключ к разгадке”.
“Это не дает никакой подсказки”, - категорично сказал Буним. “Это было на языке расы”.
Нессереф использовала свои маневровые двигатели, чтобы оторвать шаттл от внешней оболочки 13-го императора Маккакапа . Она с особой тщательностью проверила приборную панель шаттла. Как и корабль, на котором он прибыл, он только что пересек космическую пропасть, на путешествие которой даже свету потребовалось бы более двадцати лет Расы. Конечно, возрожденные инженеры уже много раз проверяли шаттл: так устроена Раса. Но Нессереф была не более склонна, чем любая другая женщина или мужчина, оставлять что-либо на волю случая.