Второй круг

Стоило нам выйти из гостиницы, и тут же, словно из-под земли, то есть словно из-под снега, возникала и Жулька. Полаяв для порядка на кошек, а если таковых не оказывалось, то на дома, ветер или луну, она переходила на прихрамывающий шаг и двигалась к нам, раскланиваясь на ходу и фыркая от избытка чувств. Она как бы говорила:

«Ну вот, я всех разогнала. Теперь путь свободен. И вообще все вы мне очень нравитесь».

Тут же кто-то из нас шел в гостиничную столовую и покупал Жульке пару котлет за труды.

А однажды она забралась в пилотскую кабину и заснула под моим креслом. И очутилась на полярной станции «Северный полюс».

Выскочив из самолета на лед, она первым делом облаяла полярников и потом решила, что надо охранять самолет. Она ни за что не хотела отдавать научный груз, который мы привезли для станции. Впрочем, кто-то угостил ее конфетой, и она позволила разгрузить самолет.

Полярникам Жулька понравилась своим веселым нравом, и они стали выпрашивать ее у нас. Они говорили, что на льдине ей будет гораздо лучше, чем на острове, и кормежка здесь лучше, и вообще будет на кого лаять, если в гости пожалует белый медведь. А на Диксоне ведь и потявкать не на кого. Мы подумали и согласились. Так Жулька стала самой северной в мире собакой.

Прошел месяц. Как-то я сидел в гостинице и выковыривал из сапога гвоздь. В этот момент нас вызвали к командиру.

— Товарищи, — сказал он, — дело, значит, такое. Льдина, на которой полярная станция, раскололась. Срочно вывозите людей. Главное — люди. Все остальное — по возможности.

— Там еще Жулька, — сказал бортмеханик Войтин.

— И собаку обязательно заберите. Выполняйте! Желаю удачи.

— Есть! — ответили мы и двинулись на самолет.

Запустили моторы, взлетели, набрали высоту, поставили машину на автопилот.

— Дай плоскогубцы, — сказал я Войтину.

Он сразу надулся: очень он не любит, когда у него спрашивают инструмент.

— Зачем они тебе?

— Гвоздь вытащу из сапога. Неделю вот хромаю.

Войтин поглядел на меня с презрением и сказал:

— Эх ты! Разве гвозди вытаскивают плоскогубцами?

И заворчал под нос, что я будто бы только о том и думаю, как бы его инструмент привести в негодность.

А инструмент у Войтина знаменитый на весь отряд. Он по ключику его собирал где только мог. Была у него даже отвертка со сбитого еще в войну «мессершмитта». И еще, каждый ключик и каждое зубильце ему отхромировали на заводе.

Раскрыл он сумку, и его лицо сразу просветлело.

— Дай сюда сапог, — сказал он, — сам вытащу.

Мы иногда подсмеиваемся над любовью Войтина к железкам. Но ведь у него и самолет всегда в порядке. Разве что только не отхромирован. И вообще Войтин один из лучших механиков нашего подразделения.

Полярная станция была на старой толстой льдине, которая возвышалась над полем молодого зеленоватого льда. Течение и ветер раскололи ее и несли на запад. За ней, как за ледоколом, оставалась полоса воды и ледяного крошева.

Мы посадили самолет на расчищенную, наглаженную самолетными лыжами полосу. Трещина отрезала ее от палаток лагеря и с каждой минутой становилась все шире и шире. От темной воды поднимался пар, как от кастрюли с кипятком, и оседал инеем на бородах людей и антеннах радиостанций.

Полярники перебросили через трещину доски и по ним переходили к самолету.

Когда все забрались в самолет, я спросил!

— Никого не оставили? Проверьте еще раз. После нас уже никто не прилетит.

Трещина еще больше разошлась, и доски соскользнули в воду.

— Никого, — ответил кто-то.

— А Жулька?

— Еще раньше улетела.

— Да вон же она! — сказал Войтин. — Эх вы! Полярники!

Он выскочил из самолета и побежал к бочке с бензином, около которой сидела собачонка, поводя ушами и вздрагивая на каждый звук. Она чувствовала, что происходит что-то неладное и всем грозит какая-то опасность, но не знала какая. Увидев Войтина, она сразу сообразила, что ей надо делать. И храбро устремилась вперед, и стала тявкать на торосы и трещину.

— Ну куда ты? Куда? — спросил Войтин, останавливаясь. — Ведь унесет тебя в зону теплых течений, льдина растает — и привет. Гольфстрим. Соображать надо!

Впереди раздался гулкий удар, как будто уронили большой пустой ящик. Самолет вздрогнул. Жулька залилась отчаянным лаем и оглянулась на Войтина, как бы ожидая одобрения.

— Войтин, вернись! — крикнул я.

— Погоди. Сейчас поймаем. Если узнают, что мы бросили собаку, нам никто руки не подаст. Жулька, Жулька!

А собачонка, увидев, что на нее все глядят, поползла по снегу, Потом опрокинулась на спину, стала извиваться и притворно чихать.

Впереди раздался скрежет, а потом звук, похожий на поскрипывание новых галош.

— Войтин! Утонем, — сказал я, — здесь глубина полтора километра.

— Тысяча восемьсот двадцать девять метров, — уточнил он.

Он побежал к собаке, но та решила, что с ней хотят поиграть, и с веселым лаем стала носиться вокруг тороса.

— Учти, что вместе с самолетом утонет и твой инструмент, — сказал я.

— Не знаю, что и делать, — пробормотал он растерянно. Потом подбежал к картонному ящику, распечатал его и опрокинул на бок. Послышался новый удар, и Войтин бросился к самолету.