В первый момент отступления, кроме четырех, лежавших на рельсах, двух на поезде и трех офицеров с «Иоанна Златоуста», падают убитыми прапорщик по морской части Поляков, поручик летчик Гаврилов[346]
и поручик артиллерии князь Шаховской[347]. Мичман Поплавский[348] долго не отходит от трупа командира и стреляет с колена в большевиков, его примеру следует кадет (кажется, Гусев)…Мы отступаем тремя группами, т. е. бежим, отстреливаемся и снова бежим. Влево от моего плутонга лейтенант Куров[349]
, а далеко вправо лейтенант Тарановский[350] с остатком 1-го плутонга. Из моей группы четырех уже нет, вдруг штабс-капитан артиллерии Казанский с криком: «Командира в бою нельзя оставлять» бросается с поднятой шашкой (на ней георгиевский темляк за Великую войну) навстречу большевикам и… падает, заколотый красными… Вот падает мичман Завадовский[351], а за ним мичман Хрущев…[352] Останавливаемся и стреляем в кучу «копошащихся» над телом Хрущева красных… Смотрю, рядом со мной поручик Васильев, а слева быстрым шагом идет капитан артиллерии Лопко. Карманы его офицерского пальто мирного времени всегда набиты патронами. Он отличный стрелок и по привычке охотника бьет из ружья навскидку и редко промахивается. Нас трое… Расстояние до большевиков все увеличивается, теперь до ближайших не менее 100 шагов, в начале схватки – 10—20 шагов.Утомленные ночным переходом, они главной массой остались у «Адмирала Непенина». Остальные тоже больше не движутся, залегли и стреляют в нас. «Охота на человека»… Все время видны – справа, слева, впереди – мгновенно потухающие бороздки от рвущих землю пуль и слышно безостановочное повизгивание…
У самого гребня возвышенности Мамайки падаю раненным в левое плечо. После перевязки двигаемся дальше. Больше красных не видим, они остались за холмами.
Проходим мимо ограды Ставропольского кладбища, слышим церковное пение, там идут мирные похороны. Отвязываем, несмотря на протесты кучера, лошадь батюшки и мчимся на его линейке к вокзалу… Все белые учреждения уже эвакуированы. Стоит готовый к отходу последний поезд, к нему прицеплены вагоны нашей базы. Остатки плутонга Тарановского уже там. Стонут тяжело раненные мичман Александров[353]
и помощник нашего «машиниста» инженер-механика мичмана Снегоцкого[354], поручик по механической части Шапошников[355]. Доктор Буроменский удивлен, как хватило у них сил добраться до вокзала… Лежу у себя в каюте (купе), входит капитан Лопко, а за ним мичманы Вл. Шаховский[356] и Казанский[357], братья только что павших у них на глазах в бою поруч. и шт. капитана. Поезд тронулся, мы молча курим…По приказанию Главнокомандующего генерал-лейтенант Хростицкий[358]
(бывший командир Гренадерского корпуса в Великую войну) произвел дознание по поводу гибели морского бронепоезда (показания я делал в Екатеринодарском госпитале, где узнал, что наш начальник дивизии ранен в ночь гибели бронепоезда; Дроздовский скончался от этой раны). Примерно через месяц генерал Врангель в конной атаке взял Ставрополь. Начальник Морского управления при Ставке, капитан 1-го ранга В.И. Лебедев[359] получил разрешение с подобающими почестями похоронить опознанные тела офицеров с «Адмирала Непенина». Вырытые тела были в ужасном виде. Раздетые догола, они носили на себе следы колотых и режущих ран по живому и мертвому телу; были и следы надругательства… Оставшиеся в живых (в бою у разъезда Базовая потери убитыми на «Адмирале Непенине» были больше 50% личного состава, ранено 8 человек, всего выбыло из строя 72%) почти все перешли на вновь формировавшийся морской бронепоезд «Дмитрий Донской» к капитану 2-го ранга Бушену[360] (крейсер «Громобой»), и ни один до самого конца белой активной борьбы не попал в тыл…Этой статьей мне хотелось на страницах нашего родного «Морского Журнала» почтить память погибших добровольцев с морского бронепоезда «Адмирал Непенин», офицеров Императорской Армии и Флота, сложивших свои головы на войне более жестокой, но и более идейной, чем внешняя, т. е. в земной проекции небесной борьбы, борьбы против мирового зла – красного интернационала.
О БРОНЕПОЕЗДАХ ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ АРМИИ
(продолжение)