Второй кубанский поход и освобождение Северного Кавказа. Том 6

Стрельба со стороны противника усилилась. Наши молчали. Неприятель подходил к цепям эскадрона. Было еще несколько раненых, и нас всех отправили в поселок. Очутившись в хате, мы перевязали друг другу раны, как могли, и успокоились.

Во дворе начали ухать пушки, а впереди поселка завязывался бой. Пулеметы работали вовсю, а ружейная трескотня была все ближе и ближе. Нас погрузили в сани и отправили в дальнее село, где бы нам могла быть оказана медицинская помощь, которой у нас в эскадроне сейчас не было. Мы ехали на дровнях буквально вповалку, так как нас было много, а сани одни, а кроме того – так было и теплее. Нашелся табачок, и пошли всякие прибаутки и веселые разговорчики. Стало как-то легче на душе. Отошла забота и думы о неизбежном, так как оно осталось там позади, где ухали пушки и слышалась пулеметная стрельба. А впереди? Пока что хорошо, а дальше видно будет. Целую ночь мы двигались куда-то. Останавливались и опять двигались. Нога болела, и я был убежден, что кости раздроблены и что мне больше никогда не вернуться домой в эскадрон.

Туман рассеялся. Была морозная ясная ночь. Небо было так высоко, как никогда, и звезды сверкали. Созвездие Большой Медведицы и Полярная звезда горели лихорадочным блеском, и Млечный Путь теплился матовым фосфорическим светом.

Медицинский пункт, куда мы приехали, находился в большом доме сельской школы, набитой ранеными, и состоял из доктора и трех усталых, но ласково улыбающихся сестер милосердия.

Осмотр и перевязки шли быстро.

– Что у вас такое? – спросила у меня сестра.

– Мне кажется, что разбита кость выше бабки, – ответил я мрачно, смотря на ее милое, полное заботы лицо. Она улыбнулась.

Доктор осмотрел, пощупал пальцами. Я стиснул зубы, было очень болезненно.

– Возможно раздробление «os calcis’a», отправить дальше в тыл.

Я посмотрел на доктора, на сестру, и сказанные слова меня и смутили, и обрадовали. Дело было в том, что как раз этот день приходился на 22 декабря. Мне вдруг безумно захотелось ехать дальше, подальше от этого холода, разъездов, коней, грязи, вшей и вечной, невылазной войны. Дальше – даже если бы мне отрезали ногу. Мне хотелось попасть в Новороссийск, так как через три дня настанет Рождество Христово. Меня отправили.

Нас погрузили в телегу, и через два дня, в самый Сочельник, я был помещен в большом, светлом и теплом лазарете в моем милом Новороссийске.

Я был очень рад видеть из окна город, смотреть на елку, которую украшали, приготовляясь к Рождеству, чувствовать себя в тепле, уюте и, главное, в бесконечной, родной и ласковой заботе. Моя мечта исполнилась – я нашел свою пульку, но меня очень беспокоила моя нога. Мысли мои были все же довольно мрачные, и я приготовлял себя к ампутации.

– Следующий!

Подпрыгивая на одном костыле, я вошел в приемную. Как здесь было светло! Пахло йодом, эфиром и разными лекарствами. Я подошел к перевязочному столу, лег, закрыл глаза и отдал себя на милость Божию. Повязка была снята. Боли я не чувствовал.

– Марлю! Пинцет!

У меня захватило дыхание, и я тихонько открыл один глаз. Доктор взял пинцет, ковырнул и снял корочку с одной стороны… потом с другой стороны… и, пощупав этот ужасный «os calcis», сказал:

– Йоду!.. Вы счастливо отделались. Ранение в таком месте обыкновенно кончается потерей ступни. Поздравляю вас, завтра вы можете обратно ехать в полк.

– Ну. Доктор, это никак не возможно. Завтра все равно я не поеду никуда. Завтра Рождество Христово.

И мы оба рассмеялись. А через три дня, веселый и радостный, я возвращался к себе домой в свой лихой 3-й эскадрон.

* * *

Девель был убит первым выстрелом.

Пуля пробила патронташ и вошла прямо в сердце. Там и осталась. Это была его пуля.

Стоял январь 1919 года.

Наш разъезд получил задание нащупать неприятеля.

Был морозный солнечный день. Все кругом сверкало белизной свежевыпавшего снега. Далеко вдали темнели очертания Штеровских динамитных заводов. Кругом в складках местности чернел кустарник. Было тихо и как-то торжественно печально.

Полувзвод двигался медленно, маленькой неровной лавой. Снег скрипел под копытами коней. Они шли бодрым шагом, слегка похрапывая и фыркая от свежего морозного воздуха. Впереди маячили дозорные. Одним из них был Девель.

Когда он упал, его конь прибежал к нам, а он остался лежать между нами и красными на широкой снежной поляне.

– Стой!.. Слезай!.. Коноводы!.. В цепь!..

Мы спешились и залегли. Началась перестрелка. Немного погодя подошла лава эскадрона. Под вечер пришла пехота.

Наша задача была исполнена, и нам было приказано отойти версты за две на хутора.

Ночью мы вернулись и вынесли тело Девеля.

Ночь была лунная. Медленно плывшие густые и тяжелые облака часто и надолго закрывали месяц, что очень облегчало нашу задачу. Тяжелое замерзшее тело с трудом передвигалось по рыхлому снегу. Когда мы сошли с бугра, дело пошло скорее. Положив Девеля на пулеметную тачанку, мы быстро домчали его до хутора.

Бобка ушел, обещав сменить меня часа через два, и я остался один.

В хате стояла немая тишина. Каганец дымил.