Второй пояс. (Откровения советника)

Вот такой «никто» и пытался прорваться на строго охраняемый объект. А поскольку сарбоз по-русски понимал ровно столько, сколько Денисов по-китайски, их диалог больше был похож на диалог двух слепоглухонемых.

Денисов попытался силой пройти в помещение, но сарбоз передернул затвор своего автомата и, состроив свирепую физиономию, заорал — «Дреш!».

Денисов хотел, было, уже плюнуть на все на это, да и уехать подальше да поскорее, пока не пристрелил этот чумной «человек с ружьем». Гори оно синим пламенем, это совещание, все равно там как обычно, ни о чем путном говорить не будут.

Но тут он вспомнил, что в нагрудном кармане френча лежит его фотография, которую он приготовил для того, чтобы подарить подсоветному. На тыльной стороне фотографии было по-русски написано: «Командующему Царандоя полковнику Ушерзою на долгую и добрую память о нашей совместной работе. Денисов. Кандагар. 1987 год».

Денисов вытащил эту фотографию и сунул её сарбозу прямо в рожу. Тот сначала долго рассматривал снимок, одновременно бросая косяки на Денисова. Потом, перевернув фотографию другой стороной, с умным видом стал рассматривать надпись. Денисова едва не расперло от смеха. Но он всё-таки сдержал себя и, тыча пальцем в текст, сказал:

— Ну, теперь-то ты понял, муртузей, что ты кругом дурак?

Сарбоз, еще раз глянув на запись, утвердительно закивал головой, после чего вернул фотку её владельцу.

— Дурак, он в Афганистане дурак, — изрек напоследок Денисов, отходя от сарбоза.

Тот вновь закивал головой, делая вид, что он отлично понимает русский язык.

Когда Денисов рассказал нам эту историю, мы долго ржали, а потом решили, что слово «муртузей», так удачно придуманное Денисовым, будет включено нами в повседневный мушаверский лексикон…

«Седой полковник» предложил посетить одно из подразделений, которое будет принимать непосредственное участие во втором этапе операции, — на мое усмотрение.

И вот тут я решил использовать представившуюся возможность, и по полной программе оторваться на «седом полковнике».

Буквально за неделю до этого мне пришлось выезжать в расположение 48-го БСГ. Этот горный батальон был командирован в Кандагар на три месяца, и прибыл в провинцию откуда-то из-под Кабула. Летом его изрядно потрепали в боях с «духами» в Панджшере, и в Кандагар он прибыл в сильно «урезанном» виде.

Сарбозы батальона видимо восприняли это как коллективную поездку на отдых в южную курортную зону. Они просто-напросто бездельничали, принимая солнечные ванны и набивая свои организмы звериной дозой дешевых фруктовых витаминов, коих на ту пору в провинции было навалом.

Но это относительно затянувшееся ничего неделание довольно быстро начало давать отрицательные результаты. Сарбозы, «снюхавшиеся» с местными шинкарями и наркоторговцами, все чаще стали попадать в поле зрения хадовцев. Несколько солдат просто исчезли. То ли они дезертировали, то ли их захватили в плен «духи».

Руководство Царандоя забило тревогу, и провело среди личного состава батальона небольшую «зачистку», после которой несколько наиболее недисциплинированных сарбозов загремели прямиком на посты первого пояса обороны. Причем, именно на те посты, которые чаще всего подвергались нападениям со стороны «духов».

После такой акции в батальоне произошел крупный дебош, переросший в массовое неповиновение приказам и распоряжениям командования. А это был уже серьезный симптом того, что в части не все в порядке с дисциплиной.

Командующий Царандоя — Мир Акай, его заместитель по безопасности Сардар и я были вынуждены выехать в мятежный батальон, и на месте разбираться в причинах всего произошедшего. В процессе коллективных и индивидуальных собеседований выяснилось, что в принципе-то все упирается в бытовую неустроенность военнослужащих.

И действительно, этот батальон, размещавшийся в полуразрушенном здании недалеко от площади с пушками, с первых же дней своего пребывания в Кандагаре был всеми забыт. Питьевую воду в подразделение никто не подвозил, и солдаты в поисках её вынуждены были мотаться по всей округе, таская за собой огромные емкости. С постельными принадлежностями и теплой одеждой тоже было не все в порядке. Половина солдат не имела нормальной обуви.

Короче говоря, бардак в батальоне был наиполнейший. И самое главное, за все это не с кого было спросить.

По прибытии горного батальона в Кандагар его командир выклянчил у Мир Акая недельный отпуск и улетел в Кабул к своей семье. Отец этого комбата занимал довольно высокий пост в одном из министерств ДРА, и, по всей видимости, комбат хотел воспользоваться его положением и связями, для того чтобы удрать из Кандагара. Однако из этой затеи у него ничего не вышло, поскольку за всем тем, что касалось в ту пору Кандагарской провинции, контроль осуществлял лично президент Наджибула.

Вместо одной недели комбата в подразделении не было больше полмесяца. За это время в горном батальоне и произошли те самые негативные процессы, которые потом пришлось устранять путем принятия радикальных мер.