Второй после Мадары (СИ)

Обито наложил повязку, брезгливо отшвырнул перчатки. Оставалось подождать около получаса, чтобы убедиться, что трансплантат прижился и адаптировался.

Отрывистый шорох в другом конце коридора.

Шаринган. Боевая стойка.

Пульсом в висках застучали секунды.

Нет, всё спокойно.

Показалось.

Однако не пойти проверить было нельзя.

Комментарий к Фрагмент

XXII

* Стихия огня: Ураган Танцующего Пламени

http://storage4.static.itmages.ru/i/15/0927/h_1443361917_2780235_a8f40bc0b4.gif

**См. фрагмент XVI.

http://savepic.net/8053521.jpg

Хранилище шаринганов: http://savepic.net/8051486.jpg

====== Фрагмент XXIII ======

Видение в конце коридора испарилось быстрее, чем его даже успел ухватить шаринган. На долю секунды Обито показалось, что он видел клочок завихрения камуи.

Это невозможно.

Хотя… Почему Какаши или кто-то ещё не мог вживить себе его второй глаз? Он ведь всё ещё в распоряжении Конохи.

Другой вопрос, как его здесь нашли?

И, убедившись, что Обито здесь, не захватит ли разведчик с собой сейчас подкрепление?

Вспомнив, что у обладателя его второго шарингана наверняка будет и неуязвимость, Обито поспешно дематериализовался, рискуя, однако, столкнуться со своим преследователем в измерении Камуи. Но это в любом случае лучше, чем попасться здесь, в этом чёртовом каменном гробу.

В карманном измерении никого не оказалось. Задерживаться здесь Обито, так или иначе, не собирался, как и менять свои изначальные планы, а потому сразу же переместился в следующий намеченный пункт.

В этих окрестностях ему уже много лет не были рады. Лес возле Конохи встретил его неприветливо, но всё же нехотя согласился скрыть непрошенного гостя густой листвой. Таково уж было его предназначение.

Печати U, I, Hitsuji.*

Свет в правом глазу померк навсегда, давая Обито шанс исправить хоть что-нибудь, хоть в этот раз…

…Лицо Ханаби приближается к нему. Вместо поцелуя:

 — Назад! Живо!!! — она отшатнулась; взгляд на себя: — Камуи!

Откуда взялись силы, Обито не знал. Чтобы сорвать с себя чёртовы куски проросшего растения-паразита, ушла почти минута. Ещё минута — чтобы поджарить их наверняка. Когда это он позволил навтыкать в себя семян и превратить в цветочный горшок?!

В голове мелькнула картина смерти Ханаби. Обито завыл, громко, выпуская всё накопившееся напряжение и срывая голос, пользуясь тем, что здесь никто не слышит. Он снова допустил это. Снова. Снова. Снова. Он не шиноби. Он чёртов мусор. Дорогие ему люди обречены умирать.

Несколько минут назад его сердце словно вывернули из груди штопором, а потом как попало затолкали обратно разодранные куски — и теперь это всё болело, силясь хоть как-то срастись.

Как он сейчас будет смотреть ей в глаза?

Помнит ли она, как только что умирала?

Он поправил повязку поверх выменянного на её жизнь шарингана, и камуи вернуло его в Деревню Дождя, снова грубо швырнув за шкирку прямо на каменный пол, измученного и окончательно обессиленного.

Он лежал перед ней едва не без сознания.

Ханаби осторожно протянула руку и положила ладонь на его левую щёку. Она ожидала, что Обито чуть отведёт голову назад — он всегда так делал инстинктивно, будто любое прикосновение к шрамам обжигало. Однако Ханаби знала, что дело в смущении, он просто не хочет, чтобы их касались. Но это не меняет… ничего не меняет. Её так сильно тянет к нему, особенно к уязвимым местам…

Кажется, он не почувствовал — не отстранился. Он был крайне бледен, совершенно вымотан, под глазами пролегли синие тени. Ханаби освободила его торс от плотной ткани плаща и обнаружила множество синяков и кровоподтёков на правой — его собственной — половине. Бьякуганом стало видно многочисленные переломы нескольких рёбер. Они очень медленно, почти не заметно даже с додзюцу, по миллиметру срастались. «Наверное, это больно», — с щемящим чувством внутри подумала Ханаби и решила лишний раз не прикасаться. Всего лишь прижалась губами к его виску — и вздрогнула, когда Обито вдруг взял её за руку. Он так и лежал, не открывая глаз и сжимая её пальцы, терпя боль и ожидая окончания регенерации. Ей хотелось что-нибудь спросить, но она почему-то чувствовала, что про бой он не расскажет.

Обито едва шевелился. Как же она хотела к нему прижаться! Это чувство всё больше ей овладевало — и вот ей было почти уже не важно, причинит ли она ему боль. Но что-то всё ещё заставляло сдерживаться. Чтобы дать хоть какой-то выход эмоциям, Ханаби заговорила:

— Не уходи больше, пожалуйста. Ты не представляешь, что я пережила, не зная, где ты и что с тобой. Жив ли ты вообще.

— Ханаби, — выдохнул Обито, морщась.

— Что?

— Ты должна вернуться в деревню, — казалось, каждое слово давалось ему с дьявольским трудом.

Но слышать это было и подавно невыносимо.

— С какой стати ты возомнил себя в праве решать за меня? Это моё дело, где мне оставаться!

— Нет, — голос звякнул сталью. Обито смотрел на неё именно взглядом человека, который привык всё решать один. И сейчас решение уже определённо было принято. — Ты же понимаешь, что я мог просто переместить тебя, ничего не поясняя?