Второй после Мадары (СИ)

— Входи, Хината! Конечно, ты нужна. Я должна была сама об этом подумать.

Как же надоела эта чернота.

Последними яркими всполохами в его жизни были сиреневые щёки Рин. С тех пор всё было тёмное, глухое, душное. Даже солнце освещало Обито светом, серым как тряпка. Никакие глаза не могли изменить этот фильтр.

Однако прямо сейчас чернота перед глазами чем-то отличалась. Обито не сразу понял, что руки больше не привязаны. «Это либо очень хорошо, либо очень плохо…»

Боли тоже не было.

Обито поднял руку, чтобы наконец-то с наслаждением почесать лоб, и наткнулся на повязку шириной от носа до бровей.

Понимание нахлынуло вместе с липким ужасом, словно окатило ледяной водой.

«Нет… Неужели…»

Не было никаких сомнений. У него не было шанса этого избежать.

Коноха оказалась умнее, чем можно было подумать, когда он очнулся привязанным к кровати.

Перестав контролировать себя, Обито заскулил от отчаяния.

Никакого камуи. Теперь он навсегда заперт здесь. Даже не в этом измерении, а в этой черноте, в крошечной каморке своего достигшего апогея персонального ада.

Прошло много времени, в течение которого Обито мысленно метался от одного способа самоубийства до другого. Кровать промокла от пота или от крови из ран, его трясло.

Вдруг чья-то рука коснулась его локтя.

Обито замер и прислушался, насколько позволял гул в висках.

— Как ты?

Обито молчал.

— Я принёс тебе кое-что…

Голос знакомый, но он не сразу осознал, чей. Что-то твёрдое легло в его руку. Обито осторожно ощупал. Не может быть. Очки! Его детские очки. Он столько провёл с ними времени, что никогда бы не ошибся, сколько лет бы ни прошло.

— Какаши…

Внезапно Обито совершил нехитрое открытие — без глаз нельзя плакать. Хотелось выть от тяжести бессилия.

— Это жестоко, Какаши… Зачем они мне теперь?

— Прости, Обито. Я думал… — Долгое молчание. — Я хранил их всё это время. Сам не знаю, зачем сейчас взял с собой.

====== Фрагмент III ======

Какаши с детства наблюдал за людьми. Не то чтобы специально — обладая спокойным характером, он просто успевал замечать полезные в жизни вещи, мимо которых более взбалмошные ровесники проносились ураганом, поднимая столпы пыли. Подметив что-то однажды, Какаши аккуратно складывал это в коробочку в голове под названием «правила», его личную коллекцию принципов. Одним из первых важных наблюдений было то, что никогда нельзя проявлять слабость. Иногда она даёт какие-то сиюминутные привилегии, однако в последующем непременно обращается против тебя. Отец никогда не запрещал ему плакать, ссылаясь на то, что «мальчикам нельзя». Какаши сам в этом разобрался, глядя на других детей.

К моменту поступления в академию Какаши успел убедиться, что все вокруг живут как попало. Совершают глупости на каждом шагу, делают что-то настолько лишнее, что у него в голове не укладывалось, как и почему они не замечают очевидных вещей.

Даже отец периодически делал что-то такое. В эти моменты Какаши мог только, застыв на месте, недоумённо на него смотреть. Иногда ему казалось, что это он должен воспитывать отца, а не наоборот. Но вслух Какаши такого никогда не произносил.

Даже когда отец совершил самую большую ошибку в своей жизни.

С тех пор Какаши, напротив, старался как можно меньше обращать внимание на людей. Иначе так недолго было и вовсе разочароваться в жизни. Если бы выяснилось, что равняться совершенно не на кого. Какаши было безопаснее думать, что всё же в этой жизни есть к чему стремиться.

Когда их распределили по командам, волей-неволей снова пришлось обращать внимание на окружающих. От этого зависел успех миссий.

И началось ежедневное разочарование в мире.

Сокомандники оказались чудом — не позавидуешь. Бесполезная бесклановая девчонка. Нулевое тайдзюцу. Равно как и гендзюцу. Из ниндзюцу только какие-то медицинские техники невысокого уровня, в которых и необходимости-то не возникало: Какаши безрассудно не действовал и из сражений выходил почти что невредим. Единственное, куда худо-бедно сгождалась её чакра — затягивать царапины второму горю на Какашину голову, Учихе. Хотя кто знает, может, он и не протянул бы ни одной миссии, если б эта девчонка с ним не нянчилась. Их возня напоминала Какаши «дочки-матери», поэтому как только это начиналось, он старался куда-нибудь самоустраниться, чтобы не стошнило.

Какаши втайне надеялся, что его как лучшего из выпуска вскоре снова переведут в команду постарше, но время шло, и надежда выбраться из этого детского сада таяла.

Учиха, мало того, что был бестолковый, неорганизованный и совершенно не имевший инстинкта самосохранения, но ещё и плакса. Вот этого Какаши выносить не мог. После нескольких секунд ступора при виде его очередных слёз («Да как можно так себя вести? Что за слабак? Неужели он не понимает, как жалко выглядит?! И мне с ним побеждать других шиноби? Да кто его испугается?!») Какаши до скрипа в зубах сдерживался, чтобы не дать ему подзатыльник («Даром что Учиха! Ни огня, ни гендзюцу!»).

Действительно, команда подобралась что надо — девчонка без каких бы то ни было боевых навыков и Учиха без шарингана. Какаши все миссии тянул на себе.