Второй после Мадары (СИ)

А может, и не сами дали — просто стащил. Наивные, они же ещё в битве с Десятихвостым снова подружились с ним и Саске. Так мило было, что от их тупости Обито аж плевался. Он вообще много от чего тогда плевался. Например, от того, что они так же пытались подружиться и с ним. Боги, ну откуда у кого что в башке берётся… Ну ладно недалёкий подросток с шилом в заднице, ну ладно Хатаке и сенсей — заложники своих эмоций, но Каге!.. Как фактический Мизукаге в прошлом, Обито только хватался за голову. Этот цирк, который они там развели, сначала веселил, а потом уже изрядно его подбешивал. Дав волю эмоциям, голос чуть не срывал тогда. Стыдно. И толку — ноль. Коноха потому что. Конченые они там все.

Потом охрип окончательно, да и скучно стало. После потери хвостатых и вовсе дрался молча.

Поди, и не изолировали их никак — друзья же. Обито вполне мог представить Орочимару, разгуливающего по деревне и попивающего чаёк с Цунаде. И Саске — в больничке — с обожающим его Наруто и свежими цветочками от фанаток.

Ну и вот — пожалуйста. Дать ему что ли прикончить принцессу Хьюг? Чтоб научились хоть чему?

Обито представил, как ползучий гад склизкими пальцами вырывает из глазниц белые шарики…

Достаточно с него рассуждений. Потеря времени.

Тем более что как таковой Змей не один. Есть ещё два источника чакры.

А самое главное, комбинации везде одинаковы. Чакра Орочимару плюс чакра Ханаби. Где-то ощущается чуть сильнее, где-то — слабее, но это ничего не даёт — даже шаринган не в состоянии был бы отличить теневой клон от оригинала, а уж сенсор из Обито и подавно по-прежнему неважный.

Он весь превратился в собранный, единый комок, сгусток силы, оружие, как это бывало с ним всегда, если бой представлялся стремительным, массовым и опасность ощущалась со всех сторон. Никаких лишних мыслей, пустая голова, голые инстинкты. Шаринган хватает движение — и тут же упреждающий удар, блок, рывок в сторону. Самая лучшая модель ведения любого боя. Благодаря выбранному пути и природной горячности, практики у Обито было предостаточно, поэтому со временем он наловчился и уже мог во время сражения не только размышлять о постороннем, но ещё и болтать без умолку. Мало кому удавалось заткнуть Обито — как минимум, нужно было его как следует загонять. А это само по себе было непросто, учитывая камуи.

Теперь, без камуи, приходилось чуть сложнее — ему.

И сейчас — он знал — предстоял как раз такой бой — не поболтаешь.

Он кожей чувствовал вокруг опасность, втягивал носом воздух — и она обдирала глотку своим запахом, как наждаком, заставляла лёгкие тяжелеть от летящих в них содранных крошек. Даже глупый, неповоротливый воздух вокруг мешал ему, как нерасторопный подчинённый, — не давал двигаться с нужной скоростью. Все инстинкты кричали в Обито, что нужно убираться отсюда, это измерение больше не его, лишняя минута здесь — смерть.

Но что-то удерживало от побега.

Может быть — полный ужаса взгляд Ханаби, может быть — нежелание вот так быстро отдавать своё, будь это глаз, девчонка или пространство.

И тогда раздался этот звук.

Обито в боевом режиме, напряжённый до того, что по нему будто бегали электрические искры, готовый среагировать в любую секунду на что угодно смертельной атакой, даже не различил сразу в этом шипении речь. Он сейчас был животным, готовым драться, а не воспринимать слова.

— С Кабуто у вас вышло неплохо. Я надеюсь, что мы с тобой тоже поладим, Обито.

В ответ на этот неосторожный звук он почти отпустил из пальцев сюрикен. Почти. В следующий миг парочка сместилась — совсем чуть-чуть — и на пути, намеченном было его сюрикеном, оказалась Ханаби.

Шаринган.

Эта тварь читает движения Обито не хуже него, кровного Учихи. Когда научился?

— Ты закончил? — впился в уши свистящий шёпот.

Мерзкий ублюдок.

— Чего надо, пресмыкающееся? — огрызнулся Обито, осознавая, что от этой грубости весь его авторитет как руководителя Акацуки вот сейчас полетел бы к чертям, если бы это ничтожество было в курсе того, кто стоял за всем на самом деле. Впрочем, сейчас-то уж точно в курсе. Так что летит, летит к чертям. Хотя какой тут уже авторитет после пережитых унижений — что в сражении, что в госпитале… Так, хоть хладнокровие бы какое изобразить. — Снова в общем деле попроситься поучаствовать хочешь?

Орочимару неодобрительно покачал головой.

— А лоск-то весь спал с тебя вместе с ролью.

Пошёл ты.

— А ты как был никчёмным стариканом, так и остался, даже с шаринганом. Ты ж бессмертный, что ж ты сдох-то? И главное — от руки какого-то сопляка, — Обито всё никак не мог взять себя в руки. Бодался с этим типом, как ребёнок.

— По крайней мере, у меня нашлись последователи, кто прямо или косвенно помог мне возродиться. Меня уважают, мои заслуги признают. А ты никому не нужен, и никогда не был. От тебя даже твой подельник отказался.

«Дёшево, Орочимару», — подумал Обито, чувствуя тем не менее, как этими словами мерзавец ведёт ногтём по его сердцу с противным скрипом, как по стеклу. От этого на зубах появляется металлический привкус, который даже на кровь не похож.