Второй после Мадары (СИ)

Путаются между пальцев.

Кровью липнут к ним.

Рот.

С угла — тонкая дорожка.

Ровно вниз.

Как у него.

У него — давно навсегда.

У неё — теперь навсегда.

Почему он раньше ее не обнимал?

Почему никогда не обнимал?

Холодно.

Прижать.

Прижаться.

Она здесь — самое тёплое.

Во всем мире — самое тёплое.

Сжимать её в руках, впитывать до последней капли тепла.

Чтобы сохранить в себе.

Накрыть своим телом от всего.

«Я… никому тебя, никому… я здесь… здесь теперь… прости… опять поздно… прости… но больше… никому… я выжил, для тебя… у меня шаринган… теперь я могу…»

Слёзы по щеке — в рот.

Давят.

Душат.

Это уже не её кровь.

Его.

Это у него дыра в сердце.

Это он её поливает своей кровью.

«Я вытру… вытру, Рин…»

Конечно.

Поэтому так больно — здесь.

Это он ранен.

С ней всё в порядке.

А если бы она — он бы всё равно своё сердце отдал.

Ей.

Взамен пробитого — её.

Чтобы она жила.

Он должен остаться без сердца — чтобы она жила.

Без сердца.

Бессердечным.

Чтобы Рин была жива, он изменится.

Он станет сильнее.

Он отдаст ей всё хорошее, что в нём есть. Только она этого заслуживает.

И пусть даже больше не будет.

Всё — ей.

Ему не нужно.

Он — так.

Справится.

Сможет.

Ему не нужно…

«Рин, бери, живи… живи…»

Обито раздирал себе грудь ногтями.

Пытаясь найти там что-нибудь.

Что ещё отдать.

А сердце?

Может, ещё там?

Может, просто забыл?

Пожалел?

Пожадничал?

И поэтому она — не здесь?

Кровь под ногами мешалась с кровью Рин из воспоминаний, утягивала его за собой назад, на тот обрыв.

В ад.

Словно шаринганом применяла на нём какое-то дьявольское камуи.

Конечно.

Кровь — расплавленный шаринган.

И Обито в его гендзюцу.

И как бы он ни совершенствовался, ему никогда не стать сильнее него.

Никогда ему это гендзюцу не развеять.

Вот что такое, оказывается, Вечное Цукуеми.

Он уже в нём.

А теперь у него два шарингана вместо одного.

И больше ничего.

Ничего не изменилось.

Просто теперь в два раза больше слез.

Прошло много времени, прежде чем он нашёл в себе силы подняться. Голова гудела, по телу будто прошлось стадо биджу.

Обито сгоряча переместился туда, где можно найти воду.

Долго отмокал в небольшом пруду, задерживал дыхание, в который раз раздумывая, есть ли смысл выныривать, может, вместо этого — вдохнуть эту воду: она наверняка потушит едкое пламя, выжигающее его изнутри, суйтон ведь сильнее катона; и всё же выныривал. После — долго стоял по пояс, почти уже веря, что жидкость вокруг — не кровь.

Душа была уже изодрана в клочки.

Собрать, срастить — не выйдет.

Можно только порвать на ещё более мелкие.

Но это — потом.

Это — не сейчас.

Что-что, а это он ещё успеет.

Комментарий к Фрагмент

XXXIV

* Skillet – Comatose

http://savepic.net/8051472.jpg

http://savepic.net/8039184.jpg

http://savepic.net/8006419.jpg

http://savepic.net/8036115.jpg

http://savepic.net/8020755.jpg

====== Фрагмент XXXV. Часть 1 ======

Оранжевый цвет стёкол фильтрует свет, отсекая ультрафиолетовый диапазон и некоторую часть синего спектра, тем самым не давая глазам перенапрягаться.

Отец когда-то купил Обито лыжную маску — как у него самого, обещая, когда тот подрастёт, брать его с собой кататься с горных склонов. Это был последний подарок отца. Обито так и не успел освоить лыжи.

Но, несмотря на это, когда к поступлению в Академию шиноби маска наконец-то стала впору, Обито больше никогда с ней не расставался. Наушники немного мешали — но откреплять их, портить подарок?.. В общем, Обито не стал. Тем более что выглядели они круто.

На медкомиссии при поступлении после небольшого скандала с его стороны ему-таки разрешили пока не носить очки с дужками (и как с такими драться-то вообще, они же слетать будут?!). Сказали, что если он на данной стадии будет продолжать беречь глаза, зрение не ухудшится ещё больше, а в случае пробуждения додзюцу и вовсе, может, восстановится. Обито просто грезил шаринганом, поэтому с маниакальным упорством капал в глаза всё, что давали врачи. Однако на занятиях сидеть всё равно приходилось на первом ряду, а во время тренировок на местности — отчаянно щуриться при взгляде вдаль.

Со временем он так привык видеть мир оранжевым, что, когда снимал очки, всё вокруг начинало казаться ему серым и мрачным. Так вышло, что он пробудил шаринган как раз в тот день, когда потерял подарок отца. Однако многократно повысившаяся чёткость мира никак не увеличила его привлекательности. Даже наоборот — в связи с совпадением с произошедшими событиями. Особенно явно это ощущалось под землёй, в отсутствие каких бы то ни было красок вовсе.

Природная жизнерадостность, присущая ему до той поры, заставляла любить мир, несмотря ни на что. А реальность для него тогда была почти исключительно оранжевой. Так что в тот злополучный день, оставшись без команды, без боеспособности, без света и без очков, Обито в прямом смысле провалился в другой мир. Где нет места ни радости, ни — как потом выяснилось — любви. Иногда казалось — стоит снова надеть эти очки — и он станет прежним. Не сам Обито — так хоть мир. Но в следующий раз они ему попали в руки только тогда, когда смотреть сквозь них было уже нечем.