Второй после Мадары (СИ)

— Ну, Цунаде-сама, тут заслуги Альянса немного, — он снова усмехнулся. — А про Мадару я и не говорю, что я сильнее. Потому-то мне и нужна ваша помощь. Видите, я раскрыл все карты, я честен перед вами, — он театрально развёл руками. — Кстати, спасибо, что не добили меня. Я знал, что не прогадаю. Что вы помучаете меня, возможно, используете, но не дадите истечь кровью. Коноха добра даже к своим врагам. Вы тут интересовались… Больно было невероятно! Я почти дышать не мог. Думаю, вам приятно это слышать, могу повторить ещё, потешить ваше чувство ненависти. Мне не сложно, это меньшее, что я могу для вас сделать.

— Убирайся, — сузила глаза Цунаде. Он уже откровенно кривлялся, и это раздражало, как муха в рамене. — Я подумаю! Раньше завтрашнего вечера не возвращайся!

Он улыбнулся и, полыхнув шаринганом, растворился в воздухе.

Цунаде сжала бутылку так сильно, что горлышко, отвалившись, звякнуло об стол, осколки впились в руку и жидкость разбежалась вокруг, наполняя комнату резким запахом.

Она помнила ту девочку с лёгкой рукой, которая в полевых условиях произвела пересадку шарингана, да так, что он прижился. Впервые — не Учихе. Об этом в деревне много говорили. Цунаде даже довелось её учить какое-то время… Талантливая девочка, возможно, у неё врождённых способностей было даже больше, чем у Сакуры.

Сакура…

Цунаде сморщилась и потёрла лоб рукой.

Обито даже не счёл нужным прятать шаринган. Предположения о Какаши подтвердились. Копирующий ниндзя добровольно расстался со своим прозвищем. Второй же глаз наверняка был отнят у похитившего его Орочимару. Какаши, что ты наделал…

Главное, чтобы об этом не узнали старейшины.

Чёрт, почему вы с Наруто так ему доверяете, он же совершенно ненадёжен… И Сакура туда же. Девочка, ну зачем?

В своё время Цунаде отказалась от помощи Орочимару в воскрешении Дана. Она не могла пожертвовать всем и всеми ради одного человека. Пусть даже самого важного… Пусть даже ради самых важных двух… Иногда, тяжёлыми вязкими ночами, она жалела. Жалела до рыданий и истошной боли в сердце. Однако утро неизменно расставляло всё на свои места и приносило облегчение вместе с осознанием правильности поступка.

Но даже если этот фанатик не лжёт, он не Цунаде, он ради чего-то подобного не остановится ни перед чем. Кто бы ни встал у него на пути, намеренно или случайно. Такой союзник ненадёжен. Она не может так рисковать.

Но, чёрт, они действительно сейчас не способны идти против Мадары своими силами. Возможно, стоит воспользоваться этой возможностью и хоть как-то увеличить шансы. Мадара начал действовать… А значит, медлить нельзя, надо дождаться возвращения Наруто и Какаши и готовить армию. Снова…

«Мне нужно с кем-то посоветоваться», — поняла Цунаде. Однако внутренне она уже приняла решение, осталось только услышать от кого-то подтверждение для облегчения совести. «Нужно завтра вызвать Шикамару. Сейчас уже поздно».

Она подошла к окну и растворила взгляд в огнях вечерней Конохи.

«Пусть жители деревни ещё одну ночь поспят спокойно. Возможно, уже завтра нужно будет снова объявлять военное положение. Временному миру конец».

Ханаби тут ужасно не нравилось. Столько времени провести в неподвижности, да ещё и теперь постоянно на кровати…

То, что происходило там, лучше не вспоминать — интуитивно чувствовала Ханаби. И получалось. Разве что вены на руках болели почти не переставая — из неё выкачали столько крови, что она несколько часов провела без сознания — Ханаби поняла это впоследствии по разговорам своих тюремщиков. И во время беспамятства, похоже, над ней тоже продолжали какие-то опыты. Больше всего Ханаби боялась за бьякуган. С самого начала ей перевязали глаза так, что она даже додзюцу активировать не могла. Она надеялась, что поверх повязки какая-то блокирующая печать и дело не в чём-то другом… Перед ней постоянно возникал образ слепого Обито. Теперь Ханаби с содроганием понимала, как ему было плохо. Эта темнота, жуткая до тошноты… Без глаз ей не быть шиноби. Даже её тайдзюцу основано на бьякугане, уже не говоря о ниндзюцу. Руки были связаны, темнота непроницаема. Первое, что сделала Ханаби после освобождения — украдкой потрогала, на месте ли глаза, и выдохнула из лёгких всю тревогу. Оставалось небольшое волнение, всё ли с ними в порядке, но это уже было поправимо. В госпитале сказали, что у неё истощение за счёт перерасхода чакры — и Ханаби вспомнила, как по прибытии в ту самую комнату кто-то прильнул к ней с мёртвыми ледяными прикосновениями, от которых она немедленно начала слабеть. Очевидно, эту технику обновляли, пока Ханаби была без сознания, иначе к настоящему времени чакра бы восстановилась хотя бы наполовину. В связи с этим ей запретили вставать и тем более — снимать повязку.