Второй после Солнца. Часть вторая

– Караул, караул, я сегодня утонул – не в болоте, не в реке, а в стакане молоке! – пел он задушевным голосом, изображая из себя хоровод. – Смотри, смотри, – вдруг зашептал он мне, резко оборвав пение.

И смотреть было на что.

– И эх-ха, и эх-ха, дорогами успеха! – так восклицала прекрасная, хоть и в годах дама, возложив с помощью двух добрых сударей свои белёсые в зелёных жилках ноги на поручни. – Налетай, пока даю!

Старушка, пропевшая мне здравие, захлопала в ладоши от радости.

– Налетайте же, бгатия, – поддержал их я, забыв даже на время о своих новых друзьях, – получайте своё законное удовольствие, и пусть каждому будет хигашо!

– Эх, была не была, – сказал мужчина с задушевным голосом и первым взапрыгнул, промахнулся, и снова взапрыгнул, и опять промахнулся.

– Сударь, позвольте, оставьте и мне немножко, – волновался сударь.

Но голос сверху придал ему силы ждать:

– Не бойтесь, сударь, меня хватит на всех.

Она была нашей королевой, и мы всем вагоном прыгали и плясали вокруг неё, и мы любили её, и она нас любила.

Я побежал в другие вагоны поделиться нашей радостью и любовью, но везде было всё то же – всем было хорошо, и всем было весело, и все прыгали и плясали вокруг своих королев.

И я вернулся, но не вовремя.

– Подходи, курчавенький, хочешь, небось? – ущипнула меня за нос добрая старушка.

К счастью, меня опередил джентльмен с невероятного калибра достоинством:

– Уйди, зарублю! Моя очередь! – разогнал он меня, словно тучу с градом. – Не стой под стрелой! Не влезай – убьёт! – рычал он на нас, брызгая во все стороны, как поливалка.

И снова мы прыгали и плясали вокруг неё, и снова любили её, нашу королеву, и снова королева любила нас.

Когда же сняли её и уложили на умытый семенем пол, лицо её было белым как августовский снег.

Моя мерзкая удлинённая физиономия со смурными плутоватыми глазками устало зажмурилась. Я сглотнул слюну и захотел на воздух.

– Остановите! Выпустите! – крикнул я.

– Подожди-ка, – подскочила ко мне добрая старушка, – дай мне десять рублей, пока не ушёл.

Я извинился перед старушкой и заявил о неприемлемости её просьбы и недостойности её поведения.

– Дай мне десять рублей, дай, дай мне десять рублей, – настаивала старушка.

«Найти бы какую-нибудь славную девушку по имени Бибигуль, но не старушку!» – подумал я, дёрнул левым плечиком – нерешительно, затем правым – решительно, и выдавил стекло своей задницей в розовых ажурных подштанниках.

– Свобода, судари, свобода! – крикнул сударь. – Он принёс нам свободу!