Второй Саладин

– Да, Френчи был бесподобен, – согласился еще кто-то; Тревитт узнал голос Йоста Вер Стига. – Я и не подозревал, что они с Полом старые друзья.

– Это Френчи привел Пола в чувство после того, как тот задал взбучку Саю Брашеру, – добавил третий голос.

– Это был звездный час Пола в управлении, – сказал кто-то.

Сэм?

Все засмеялись.

Это точно, подумал Тревитт. Несмотря на всю свою отвагу и закалку, Чарди был на удивление тонкокожий и совершенно терялся перед педантами и бюрократическими снайперами того сорта, что слетались в разведслужбы, как мухи на мед. Оба его домашних периода, рутинные административные перерывы, которые полагалось время от времени делать всем кадровым офицерам, обернулись катастрофой. А в Гонконге Чарди сошелся с Саем Брашером в схватке, которую до сих пор именовали шестисекундной войной. Это произошло в семьдесят первом, во время возвращения Чарди от нунгов из своей второй изнурительной и долгой командировки.

Брашер любил рекомендоваться гарвардцем сорок девятого года выпуска. Он был высокомерным индюком, одержимым страстью поучать всех и каждого. Никто его терпеть не мог, однако у него имелись обширнейшие связи (ну как же, он ведь происходил из семьи тех самых Брашеров!), благодаря которым он и дослужился до начальника отделения в Гонконге. За первые три секунды этой самой войны с Чарди он получил перелом носа и лишился двух зубов, в следующие три схлопотал несколько ударов, итогом которых стали два сломанных ребра.

– Меня до сих пор беспокоит этот парень, Йост, – обратился кто-то к Стигу. – Видит бог, я не переваривал Сая Брашера. Но младшие чины не должны раздавать оплеухи начальникам отделений, даже если эти начальники круглые идиоты. И если нам приходится полагаться на такого человека, как Пол Чарди, значит, положение у нас отчаянное.

– Так оно и есть, – ответил Йост. – Тревитт?

Тот послушно нажал на кнопку, и на экране появился портрет Джозефа Данцига.

– Снимок сделан в тысяча девятьсот семьдесят третьем году. В том же году, – пояснил Тревитт, – когда проводилась операция «Саладин-два».

* * *

Знаменитое лицо Данцига царствовало в комнате. Можно было бы вообще его не показывать, честное слово, подумал Тревитт, им ведь всем прекрасно известно, как он выглядит, и все отлично помнят, каким было управление при Данциге.

Оно было его вотчиной, продолжением его «я», оно существовало лишь для того, чтобы служить его воле. А он платил за эту собачью верность, за это рабское подчинение презрением и насмешкой.

Все собравшиеся в этой комнате испытали на себе его влияние, работали в его тени или под его началом, пытались угадывать его желания. Джозеф Данциг, профессор Гарвардского университета и член консультативного комитета Рокфеллера по иностранным делам, состоял госсекретарем при одном президенте. В своем роде он был почти так же знаменит, как и другой ученый и внешнеполитический деятель, Генри Киссинджер, его сокурсник по Гарварду и во многих отношениях соперник и ровня. Они даже начинали одинаково: Киссинджер родился в еврейской семье в Германии, Данциг, чью непроизносимую фамилию заменил названием его родного города безвестный чиновник американской иммиграционной службы, – в семье евреев в Польше.

Но «Саладин II» и Данциг связаны в некотором смысле так же тесно, понял вдруг Тревитт, как «Саладин II» и Чарди. Без Данцига не было бы и «Саладина II». Операция была подготовлена по его указке, спроектирована по его расчетам, начата по его прихоти и свернута по его воле.

– Большинство из вас в курсе о «Саладине-два», – сказал Йост Вер Стиг, который вел совещание. – Те, кто не в курсе, в самом скором времени о нем узнают. Все, что происходит сейчас, уходит корнями в то, что происходило тогда. Кризисом, который мы имеем, мы обязаны этому вот прославленному деятелю.

«Прославленный деятель». Это была нетипичная попытка сострить в устах Йоста: обыкновенно чувство юмора у него отсутствовало как таковое. Возможно, он просто нервничает, ведь в его задачу входит помешать курду совершить то, что внушило такой страх людям в этой комнате. А напуганы они будь здоров, за исключением Майлза, который не боится ни бога, ни черта.

Йост начал кратко излагать то, что уже было известно Тревитту. Целью «Саладина II» было давление. Нажим, призванный немножко подправить ситуацию в одну сторону там и в другую сторону сям, хитроумное нагромождение пружинок, рычажков и приспособлений, чтобы дергать за хвост Советский Союз. При разработке плана в расчет абсолютно не принималась – и это тоже было фирменной чертой Данцига – его стоимость в человеческих жизнях.

Операции «Саладин II» положила начало жалоба покойного шаха Ирана: в разговоре с одним американским президентом тот посетовал на трудности с беспокойным арабским соседом, радикальным просоветским режимом Ахмеда Хасана аль-Бакра в Ираке. Нельзя ли, поинтересовался шах, каким-нибудь образом подействовать на воинственных иракцев с их новенькими танками «Т-54», ракетами класса «земля – воздух», докучливой русской пехотой и военными советниками?