Второй шанс

— Ты жил в собачьей будке? — осторожно, не допуская и мысли насмехаться над соседом, как можно серьёзней спросил Сергей.

Петя недоумённо взглянул на него, только теперь осознав, что произнёс лишнее. Смутившись, рыжеволосый парень попытался вывернуться:

— Это я так сказал, к примеру. Вообще дома здорово: гуляй — не хочу, в школу можно было не ходить.

— Петь, ты можешь мне рассказать. Ты же знаешь, я не болтун.

С минуту они изучающе смотрели друг другу в глаза. Первым отвёл взгляд Пётр, вновь уставившись в потолок. Серёжа уже думал, что сосед просто сейчас пошлёт его: своими словами он нарушил главное табу детдомовцев — «Никогда не спрашивать о личном». Да, с Васькой, бывало, они делились и мыслями, и воспоминаниями о жизни до детского дома, но это было другое: они с Васей всегда были больше, чем просто друзья, их слишком многое в жизни роднило. Но с Петькой он общался постольку-поскольку. Иногда сосед о чём-нибудь упоминал, но чаще неосознанно, мимоходом. Ситуация с отцом одноклассника и всеми этими судебными перипетиями сильно их сблизила, но не достаточно. Однако, к его удивлению, Петя заговорил:

— Отец, сколько помню, сетовал, что я вышел у них с мамкой «случайно». Иногда он её бил, особенно если я слишком часто попадался днём на глаза. Но вообще он любит её, это так на него водка влияет. Она так рыдала, когда его посадили. От этого запила ещё сильнее, ну а я забил на школу: ходил по соседям, за еду помогал дрова колоть, грядки полол, поливал. Мамка-то пособие по инвалидности получает, у неё с почками что-то. А папка у меня трактористом раньше работал, так уволили раз за пьянку, вот он пуще прежнего запил. По безработице ему какое-то время платили, да его теперь после тюрьмы никуда и не примут. Будет, как и раньше, по воскресным дням у церкви подаяние выпрашивать и на выпивку всё спускать.

Серёжа слушал откровения соседа, и приходил от них в ужас. Собственная жизнь вдруг стала казаться ему просто радужной и счастливой. Он точно знал, что мама его любила и папа, как оказалось, тоже. Ну а их смерть… все когда-нибудь умирают, просто его родителям не повезло, вот он и оказался здесь.

— Я, правда, жил как-то летом в будке, — тем временем сбивчиво продолжал Петька почему-то глухим голосом. — Мне было лет семь, я пошёл в школу, и надо мной там все насмехались. Я больше не хотел побираться, и папка выгнал меня из дома. Тогда я и стал ходить по соседям, а в сумерках возвращался домой. Собаки у нас не было, а в старую будку я как раз влазил. Мамка тогда мне тайком вынесла одеяло, так что было не холодно. Ума не приложу, зачем её было лишать родительских прав, — горько вздохнул Петя.

Сергей счёл вопрос риторическим. Он боялся прервать одноклассника. Да и может ли человек держать такое в себе? А ведь он даже никогда не задумывался, в чём причины того, что Петька ни с кем нормально не общался. Оказывается, он просто слишком многое скрывал. А сосед, и не ожидая от слушателя каких-либо комментариев, продолжал, невидящими глазами смотря в потолок, словно в трансе.

— Когда стало холодно, папка разрешил мне вернуться. «Это тебе урок, будешь знать, как не слушаться», — сказал он мне тогда. А я, признаться, до этого никогда так не ел, как тем летом! Дома у нас кроме водки лишь закусь: хлеб, лук, иногда огурчики. Бывало, мамка покупала «Доширак» или чипсы. Раз в месяц, когда деньги давали.

Теперь Сергею стало понятно, почему сосед вечно так набрасывается в столовой на еду, будто месяцами его голодом морят. Да и, если получалось, Петька тырил во время обеда и завтрака хлеб и потом прятал в их комнате. Правда в последний год эта привычка у него почти пропала, но всё равно одноклассник был болезненно тощий: казённая еда нисколько его за три года не изменила.

— В общем, я мамке еду помаленьку таскал, как у соседей подрабатывать начал, а тут опять школа, да и папка откуда-то всё пронюхал, стал за мою работу деньги просить. Угрожал, что заяву напишет за то, что соседи «эксплуатируют» детский труд. Его, естественно, послали, а меня долго потом никто не звал, но некоторые старушки немного подкармливали, но так, чтобы я при них всё ел и домой не унёс. Но после того как папку посадили, я опять стал «подрабатывать»: летом — огороды, зимой — снег да дрова. Временами даже кто деньжатами расплачивался, мы с мамкой тогда зажили, — мечтательно протянул Петя. — Я ведь сюда по собственной глупости загремел: на дерево лез, да ветка подо мной и сломалась. Очнулся уже с сотрясением в больнице. Какой-то городской мимо проезжал, скорую вызвал. Деревенские бы к фельдшеру снесли, да и ладно. А тут городские врачи бучу подняли. Потом из школы характеристику запросили. Ну и пошло-поехало: выяснили, что я не учусь; соседей стали расспрашивать; к мамке забурились, а она в запое — отца нет, я тоже неизвестно куда подевался. Вот с горя и напилась. Ну потом суд, меня на полгода во временный приёмник. Ну а из приюта прямёхонько к вам. Вот так в жизни бывает.