Второй шанс 2

— Хм, — отец чешет густую шевелюру, — я об этом раньше как-то и не думал. Ладно, пойду её сам встречать. А ты уж дома сиди, тебе-то чего ходить, тем более с самолёта, да и с переломанными рёбрами…

— С трещиной в одном ребре, — поправляю я.

— Да какая разница! Тебе вообще должен быть предписан постельный режим, или я в медицине ничего не понимаю.

С чего бы ему что-то в ней понимать, думаю я, он к ней имеет такое же отношение, как я к ракетной отрасли. А мне, похоже, и впрямь придётся брать справку об освобождении от посещения занятий. Ну и ладно, больше времени останется на написание книги. Вспоминаю, что скоро надо будет вновь продлять аренду пишущей машинки. Не пора ли уже купить свою? Правда, очень не хочется просить маму снять для этого деньги со сберегательной книжки, сам же уговаривал их не трогать, а просто в кошельке такая сумма, конечно, вряд ли найдётся.

Ближе к одиннадцати отец собирается и уходит встречать мать. У меня слипаются глаза, но я стоически их жду, ведь не виделись с мамой, считай, неделю. Чтобы не уснуть, пишу второй том своей книги, только уже под другим названием — «В лесах Прикарпатья». Писал бы я её лет через двадцать-тридцать, придумал бы более броский заголовок, но здесь приходится подстраиваться под реалии советской литературы.

Наконец ближе к полуночи слышу доносящийся из прихожей шум. Родители вернулись, оба румяные, я обнимаю маму, а она причитает над моими ссадинами, потом заставляет задрать майку, рассматривает мой синячище. Предупреждая её вопросы, говорю, что завтра иду в поликлинику и на какое-то время наверняка окажусь отлучённым от занятий в училище и, само собой, в спортклубе.

— Ну-ка, сын, — говорит батя, — показывай теперь матери подарки. А то я ей ничего не сказал, думал, сюрприз получится.

Мама от подарков в восторге, с особым тщанием изучает специи, иногда уточняя у меня то или иное название, так как некоторые видит впервые в жизни. Тем временем уже первый час ночи, и тут мама всплескивает руками:

— Ой, Максик! Я и забыла на радостях совсем! Мне сегодня сам звонил… этот… ну который «Повесть о настоящем человеке» написал…

— Полевой, — подсказываю я, а внутри меня уже всё трепещет.

— Вот, он! И сказал, что в мартовском номере «Юности» планируют начать публикацию твоей книги. Только он там что-то подредактирует. Ещё сказал, чтобы ты ему завтра, если будет возможность, позвонил после обеда, вот, я на бумажке телефон записала.

Чувствую, как на лице расползается глупая улыбка и почему-то щиплет в носу, но ничего не могу с собой поделать. Даже не верится, что моя книга наконец-то увидит свет. Пусть не отдельным изданием, но тиражи у «Юности» миллионные, журнал читает вся страна. А там, глядишь, и до отдельного издания дело дойдёт. Правда, настораживает, что Полевой собрался что-то в моём романе редактировать. Надеюсь, не захочет, как Бузыкин, вырезать из рукописи слишком уж откровенные сцены. В том числе и секса, там по ходу сюжета Витя Фомин переспал с медсестрой из санбата, я описал этот момент, конечно, не в стиле порно, но эротики там хватало.

Вспомнил про просьбу Козырева уточнить насчёт района, где мы хотели бы получить квартиру. Осторожно закидываю «удочку», родители в один голос утверждают, что с удовольствием выбрали бы центральную часть города, где всё необходимое, включая работу мамы, в шаговой доступности. Кто бы сомневался!

— А с чего это ты вдруг спросил? — всё же настораживается мама. — Насчёт кооперативной квартиры задумался?

— Нет, тратить на неё деньги, когда ты в очереди стоишь — откровенная глупость. Они нам ещё на что-нибудь другое пригодятся. Это я так просто спросил. И вообще, давайте на боковую, день был тяжёлым.

Следующее утро началось с похода в детскую поликлинику на Гоголя. Ну а что поделаешь, по возрасту я пока ещё считаюсь, хе-хе, ребёнком, вот и приписан к детской поликлинике. Помню, как был здесь в 14 лет, то есть прошлым летом, когда не уследил за ангиной, и она развилась в абсцесс. Я даже говорить толком не мог, моя голосовые связки сжало огромным гнойником. Тем не менее, мама посчитала меня вполне самостоятельным для того, чтобы отправить в поликлинику одного. До сих пор помню фамилию этого милого доктора — Румянцев. Он осмотрел моё горло и отправил в городскую инфекционную больницу. Меня там почему-то положили в бокс с самыми маленькими и их мамашами, которые тут же начали возмущённо перешёптываться, мол, какого хрена им подсунули этого здорового лба. А вечером того же дня пришёл Румянцев и без всякого обезболивания вскрыл мне абсцесс: сначала скальпелем, потом специальными ножницами расширил рану. И на следующий день пришёл, снова расширял рану, чтобы выходил гной. Кстати, абсцесс мне вскрывали трижды: помимо этого случая в 16 лет, когда я уже учился в училище, и в 18, уже в учебке в Козельске. Любил я, однако, запускать свою ангину, на будущее постараюсь этого избежать.