Второй шанс

А я вот подумал, что она тоже ведёт себя не на 14 лет. Если не видеть её, то по словам, поведению, можно дать лет 17 – 18, если не старше. Всё интереснее и интереснее. Однако, почему бы не вернуться к заявленной программе?

– Ну так песню-то ты мне свою сыграешь? – спросил я.

– А тебе интересно? – спросила она с какой-то грустью.

– Интересно, – ответил я, почти не кривя душой.

Она вздохнула и взяла в руки гитару. Перебрав струны, она со вздохом сказала:

– Знаешь, что-то мне не хочется играть ту песню. Давай я тебе другую сыграю?

– Тоже своя? – уточнил я.

– Обижаешь! – Два Че заметно оживилась.

– Тогда играй! – подытожил я.

И она положила пальцы на струны. Мелодия была очень красивая, сложная и немного грустная.

– Волшебно, – совершенно честно сказал я, когда она отложила гитару. – Но почему так грустно?

В ответ она только пожала плечами и я спросил:

– Это из-за меня?

Она вздохнула:

– Так, что-то накатило.

Тут её грустное выражение сменилось ехидным:

– Ну а теперь ты что-нибудь сыграй.

– Ну я...

– Да-да, я помню! Напой что-нибудь про туман и запах тайги, – произнесла она с заметной долей ехидства.

Я взял в руки гитару, прикрыл глаза... Тёплый летний ветерок, шелест деревьев, стрекот цикад при полной луне. Я впервые за проведённое в Совёнке время прочувствовал что реально сбросил лет 20... И словно снова после третьего курса, у костра на полёвке... Пальцы сами начали перебирать струны и под этот перебор сам собой пошёл речитатив, не иначе как навеянный моим утренним сном:

Я выношу с поля боя тело светлой надежды

на моём плече мудрый ворон держит склянку с живой водой

мы конечно же всё исправим будет даже лучше чем прежде

только мнится смотрюсь я старше лет на двести когда седой...

И сами собой всплыли в памяти аккорды:

Не плачь! Не смоют слёзы кровь

на белом мраморном полу

ладони странников...[6]

– Эй! Ты что? Из Эльфятника вылез? – с радостным ехидством воскликнула Алиса, безжалостно разрушая снизошедшее на меня наваждение.

– Уделил, – ответил я честно.

– Ну ты даёшь!!! А по тебе не скажешь.

– Почему? – удивляюсь совершенно искренне.

– Там же одни бездельники собираются. А ты не бездельник.

Фантасмагория! Пионеры восьмидесятых обсуждают Эльфятник, который должен возникнуть только в 93-ем. И я, "уделил", в свои 14... Как раз в стиле детгизовского издания "Игры стражей". Ну что же, добавим ещё бреда во славу Жаждущих Богов:

– Не бездельники. Лишние в этом мире.

– Лишние... – презрительно сморщилась Алиса. И вдруг сменила гнев на милость: – А может, ты и прав. Нам всем делать нечего, по большому счёту. Вот дурью и маемся.

Она какое-то время смотрела в сторону пустых скамеек перед эстрадой и медленно, словно рассуждая сама с собой, заговорила:

– Знаешь, я завидую пионерам Ленинграда... блокадного... и Сталинграда... Они делали дело. настоящее. От них что-то зависело. А мы только играемся. От нас ничего не зависит. А так, по большому счёту, всё равно во что играться, в Эльфятник этот, или в Зарницу. Всё одно, игрушки. А дело нам не доверяют. Типа, вот научитесь, тогда... Типа, научитесь плавать, тогда воду нальём. А так мы никогда не научимся! Ничему!

Она говорила тихо, но было видно, что внутри у неё клокочет ярость. Что же, по большому счёту она права. Вспоминая себя 13 – 15-летнего, должен признать: путь в эльфятник (где и в самом деле собирались лишние и бездельники, пятьдесят-на-пятьдесят) начался для меня именно с невозможности участвовать в настоящих делах. Александр Македонский принял царство в 16 лет. Я и мои сверстники оставались перезрелыми детьми и в 40. Потому что: "Как научитесь плавать – нальём воду.". А плыть-то надо, и не в бассейне, а через бушующий океан. Вот мы и ходим всю жизнь по бережку, самые смелые и безбашенные решаются зайти по колено, только тогда, когда на море полный штиль. Отсюда и все эти эльфятники, которые, по идее должны заканчиваться в 15 лет. А тусуются там обормоты за 40.

Неизвестно, сколько ещё я копался бы в этих мыслях, если бы не тычок острым локотком в бок:

– Эй! О чём задумался?

– Так, о сущности бытия... – со вздохом ответил я.

– Не, ты точно, Штирлиц какой-то. Или Джеймс Бонд.

–Да ладно тебе! – отшутился я. – Давай лучше споём! Вот, как раз о временах, когда больше не осталось настоящих дел!

И я снова заиграл и запел:

Давно смолкли залпы орудий...[7]

Два Че подхватила:

Над нами лишь солнечный свет...

Но когда добрались до: "Не ухнет уже...", словно жёсткая костлявая рука сжала мне горло.

– ...броне... бойный... – выдавил я и отложил гитару.