Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы

В защиту своей версии автор привел еще несколько подробностей о генезисе сцен, добавленных им во вторую часть, которую он хотел сделать «достойным продолжением первой»:

Я вставил известный в свое время всему Петербургу анекдот о графе Сидоре Андреевиче, случившийся в 1854 году, т<о> е<сть> после кончины Гоголя. Я заставил генерала Бетрищева сказать о <А. И.> Михайловском-Данилевском то, что вместе со многими слышал в Витебске за обедом в 1856 году от одного генерала, участвовавшего в Отечественной войне <…>, я описал завтрак у Петра Петровича Петуха со сцены, которой, вместе с другими, был свидетелем здесь, в Могилеве, у одного барина-сибарита, любившего плотно поесть и угостить и хваставшегося тем, что он не знает, что такое скука; я дополнил недосказанное у Гоголя примирение Тентетникова с Бетрищевым и сватовство Чичикова. Одним словом, я, а не кто другой, написал варианты, напечатанные в «Русской старине»[973].

При этом причину того, что он не печатал имевшиеся у него материалы вплоть до 1872 года, Н. Ф. Ястржембский объяснял тем, что анекдот о графе Сидоре Андреевиче «мог быть принят <…> за характеристику весьма некогда известного <…> вельможи, но за несколько лет до своей смерти оставшегося „не у дел“»[974].

Летом 1873 года, после сообщения о подделке гоголевского текста, на журналистов «Вестника Европы», считавших «Отрывки» подлинными, «обрушились ирония и удары газетных фельетонистов» и обвинения в тенденциозности[975]. Ястржембский, со своей стороны, тиражировал в это время в прессе письма, в которых решительно признавал собственное авторство и давал объяснения (нередко противоречивые) мотивов и обстоятельств подделки. В частности, изменения, внесенные им в текст поэмы, он объяснял следующим образом:

Я исключил из 2‐й части «Мертвых душ» похвальный гимн образцовому наставнику Тентетникова, унижавшему и оскорблявшему своих питомцев, с гнусною целью приучить их терпеливо и позорно переносить все унижения и оскорбления, какие могут им встретиться в жизни. У меня нет недоучившегося студента с зловредным либеральным направлением, которого Гоголь вывел на сцену, делая намек на Белинского, озлобившего его против себя известным зальцбруннским письмом. Я заставил Тентетникова остановить крестьян, пришедших к нему с рабскими поклонами, и произнести речь (конечно, для них непонятную) о человеческом достоинстве, о том, что он – такой же человек, как и они; что человек обязан уважать себя и не унижаться перед равным себе существом[976].

В развернувшейся дискуссии принял участие Г. П. Данилевский. Он утверждал, что «Отрывки» написаны самим Гоголем, поскольку в них «лакуны» сохранившихся списков второго тома заполнены эпизодами, известными ему по рассказам лиц, присутствовавших при авторских чтениях поэмы: это и «анекдот о милостивых побранках графа Сидора Андреевича», и «разговор Чичикова с Бетрищевым» о военном историке А. И. Михайловском-Данилевском[977].

Эта же особенность «подделки» обсуждалась в августовском номере «Вестника Европы»: обнаружив сходство одной из «вставок» (рассказа о примирении Тентетникова и Бетрищева) с соответствующим фрагментом воспоминаний Л. И. Арнольди, автор статьи, скрывшийся под псевдонимом Д., посчитал вероятным, что Ястржембский мог присвоить себе гоголевский текст[978]. Кроме того, критик указал на большое количество неточностей в «признании» Ястржембского, мешающих принять его версию[979].