Второй вариант

— Упаси бог! Уж не подумали ли вы о физическом насилии? Нет, Женя. Есть тысячи способов напугать человека, и ни один из них не значится в уголовном кодексе. Не моя мысль — обаятельного, по вашей классификации, негодяя, товарища Бендера. Но вы мне не ответили.

— И не собираюсь.

— Вызываю огонь на себя, да? По этому принципу, значит, решили действовать?

До этой минуты на круглом лице Дрыхлина все время блуждала улыбка. Теперь она исчезла. Молча налил и молча выпил, не притронувшись к еде. Глянул на Савина колюче, проговорил с каким-то сожалением:

— Щенок ты все же, Женя. Неблагодарный щенок! Подошла официантка.

— Что, кавалеры, носы повесили?

— Рассчитай его, Зоенька, — сказал Дрыхлин.

— Чего так?

— Мальчику пора баиньки.

— Рассчитать? — спросила она Савина.

— Не надо, Зоя. Я еще посижу.

Та пожала плечами, ушла.

— Слушай, — сказал Дрыхлин, — мне ничего не стоит натравить на тебя тех вон бичей. Но я этого не сделаю. И раз уж ты остался, еще пару слов скажу тебе. Хоть ты мне и противен.

— Ты мне тоже противен, Дрыхлин.

— Накапали на меня или Ароян, или Давлетов. Тот, кому ты рассказал. Телефонная связь с райцентром только у Давлетова. Ты не решился бы звонить из его кабинета. Ароян мог. Так вот, мальчик, у меня от всего этого потери небольшие. А твоего Давлетова уходят на пенсию. Не делай квадратных глаз. Мытюрин уже принял решение и назначит вместе него Коротеева. Вот он, один из способов, под который не подкопаешься. Давлетову не поможет, даже если пройдет твое предложение. Мытюрин по дурости влез в историю. С Прокопчуком дружит. И я его науськал на вас. Ему ведь ссориться со мной тоже не резон.

— Для чего ты мне все это рассказываешь?

— Чтобы побольней тебе сделать, мальчик.

— А ты волк, Дрыхлин.

— Не спорю. И знай об этом. Знай также, что я поддержу тебя. Чтоб ты видел меня в авторитете и уважении. Злиться будешь, а сказать нечего. Я за новатора. Мытюрин ошибся. Он думал, что шлепнет по губам Давлетова, и конец. Он не взял в расчет вашего Арояна. И не мог подумать — а кто бы мог? — что вы устроите партсобрание. Коллективку не прошибешь. Пусть теперь хлюпает, как хочет. А я — за экономию, Не успеет завтра Ароян явиться в светлый кабинет, а я уже позвоню туда, понял? Вот тебе гибкость!

Дрыхлин сумрачно откинулся на спинку кресла и словно бы забыл про Савина. А тот сидел, не зная, радоваться ему или негодовать. И то и другое перемешалось. Ему действительно стало не по себе от откровенности Дрыхлина, от его неуязвимости. Но нет! Не может же быть: такого, чтобы броня из мерзости была неуязвимой!

Он опять вспомнил Сверябу и подумал, что тот бы нашел ходы-выходы, нагнал бы на Дрыхлина бессонницу. А вот он, Савин, будто влетел на скорости в тупик.

— Ты ошибся, Дрыхлин, — оказал он. — Если примут наше предложение, Давлетов останется на месте.

— Не ошибся, юнец. Во-первых, Давлетов выслужил все сроки, отпущенные законом. А во-вторых, у вас ЧП, ты еще не знаешь. Труп у вас. А за трупы снимать полагается с должности.

— Чей труп?

— Меня это не интересовало. И не интересует.

7

Белый, белый снег. Чистый, как простыня после стирки. И колышки, воткнутые вкруговую, огородившие двухметровую сухую плаху с темным пятном на конце. Что ж ты наделала и что наковеркала в яркий солнечный день? Почему не кричат паровозные гудки, почему не замерло все в горести? Почему люди разговаривают, ходят, едят, почему не упали, зарывшись лицом в снег, от дикой нелепицы? Почему ползет из печных труб дым и гудят работающие механизмы, как будто ничего не случилось?..

Савин лежал в своем полувагоне, уткнувшись лицом в подушку. Не видел, что давно уже наступил день и люди разошлись после построения по объектам работ. Он жил еще в прошедшем времени, ехал по незаконченному зимнику на колесном вездеходе, втиснувшись в кабину вместе со Сверябой. Что-то там случилось у ребят с бульдозером, застопорилось строительство зимней дороги.

В тот раз Савин впервые увидел, как пробивают зимник, временную дорогу, по которой грузы ходят только до первого весеннего солнца. Впереди шли лесорубы и взрывники. Валили самые могучие деревья и выковыривали пни. Затем два бульдозера, ведущие основную расчистку. За ними — автогрейдер. И замыкала этот железный клин тяжелая бревенчато-рельсовая волокуша, которую Сверяба называл «гладильней».

Уже смеркалось, когда они добрались в тот раз до места. Мороз давил под пятьдесят, потому механизаторы все собрались между двумя огромными кострами. Тут же, возле замершей техники. Старшим у них был сержант Бабушкин. Увидев Сверябу, он облегченно вздохнул и, обиженно моргая ресницами, доложил, что вышли из строя оба бульдозера: на одном отказал двигатель, на другом лопнуло от мороза гусеничное звено.

Савин каждый раз воспринимал с некоторым удивлением такое свойство металла: становиться хрупким, если термометр показывает ниже сорока. Сверяба же сталкивался с этим постоянно и принимал как неизбежное зло.

— Бабушкин! — укоризненно сказал он. — Ты же лучший бульдозерист у Коротеева. Неужели сами не могли поставить запасное звено?

— Нету, товарищ капитан.