«Второй войны я не выдержу...» Тайный дневник 1941-1945 гг.

Национализм на Украине, это серьезно, мы это поняли сразу после присоединения западных областей. Но тут нужна тонкая политика, какую мы вели на Кавказе. Беспощадно подавлять тех, кто не складывает оружие, разлагать банды и подполье, перетаскивать на свою сторону интеллигенцию, больше доверять местным кадрам и убеждать массы делами.[226] Мыкыта это всегда плохо понимал и сейчас не исправился. Уже начинает мешать моим ребятам на Украине проводить мои указания.

С Ленинграда снята блокада. Надо бы съездить туда, без огласки. Проверить кое-что самому, посмотреть. Думаю, смогу выкроить время и полюбоваться Ленинградом. Тянет старое, строить хочется. Надо отпроситься у товарища Сталина. Обстановка позволяет.

3/II-44

Надолго уезжаю. Вначале в Ленинград, к Жданову.[227] На два дня. Коба договорился с Ждановым, никаких совещаний при людях проводить не будем. Это не лето 1943 г. Хочу посмотреть разрушения и понять лично, а потом доложить Кобе, что надо делать для восстановления архитектурных памятников.[228] Коба согласился, что это дело важное. Пора. А потом удивил.

Говорит: «Лаврентий, ты Ленина читаешь?» Я говорю: «Нет, товарищ Сталин, давно не читал, времени нет».

А он говорит: «А я читаю постоянно. Читаешь, как с Ильичом поговоришь, сразу его голос слышу.

Потом спрашивает, а ты «Лучше меньше да лучше» помнишь?

Я говорю, это помню хорошо, там для чекиста мысли полезные.[229]

Он посмеялся, согласился. Потом вспомнил, как Ленин советовал посылать инспекторов Рабкрина на инспекции переодетыми. И сказал: «Шуруй по этой рекомендации Ильича, езжай в Питер в гриме. Чтобы лишнего шума не было, и увидеть сможешь больше. Я Жданову позвоню, скажу что я посоветовал.

Говорю, а что, надо подумать. Я и сам думал. В 1943 г. когда под Курск ездил, я усики наклеивал.[230] Но там могли подумать, что отрастил. Надо подумать.

Говорит: «Подумай».

Так что в Ленинград поеду в штатском и в полном гриме, бородку и очки подобрал, хоть на сцену выходи. Показался Кобе, одобрил.[231]

Потом уже без грима — на Кавказ. Там пора крепко разобраться со всеми пособниками, с чечней и ингушами. Тут у нас с Кобой нет разногласий. Это надо сделать. Ликвидируем застарелую опухоль. Обстановка на Фронте сложная. Успехи успехами, и победить мы победим, важно какой ценой. Иметь в своем тылу можно сказать враждебную армию ни к чему. А если немцы им оружия по воздуху подбросят? Они у нас оружие просили в 1942 г. Хорошо что не дали, хоть Масленников[232] просил.

Нет, давать им шанс нельзя. Это не дело, но это реально.

Временное отселение не выход. Чеченцы сейчас злые, поняли, что чикаться с ними не будут. Агентура сообщает, что разговоры о выселении среди населения уже пошли. Одни боятся полного выселения. Другие считают, будут выселять пособников. Возможно вооруженное сопротивление.

Не забыть. Надо сразу продумывать операцию с учетом того, что опыт может пригодиться в Крыму. Крым скоро освободим, а крымские татары почти поголовно сотрудничали с немцами. Крым еще ближе к линии фронта, что установится к лету. Так что татар тоже придется переселять.

Справка публикатора

С начала февраля по начало марта 1944 г. Берия выезжал на Кавказ с несколькими оперативными целями. Одной из них была, как видно и из дневниковой записи, операция по выселению чеченцев и ингушей.

17 февраля 1944 г. Берия шифрограммами сообщил Сталину о том, что всего на учёт взято 459 486 человек, подлежащих переселению, что подготовка операции заканчивается и что сама операция намечена на 22–23 февраля. Учитывая «серьёзность операции», Берия просил у Сталина разрешения «остаться на месте до завершения операции хотя бы в основном, т. е. до 26–27 февраля».

Операция была действительно серьёзной и, как и предвидели Берия и чекисты, по-настоящему боевой.

Берия, как член ГКО, также инспектировал положение дел на Кубани, в том числе — в связи с подготовкой освобождения Керчи с занятых прибрежных плацдармов под Керчью, и затем — полного освобождения Крыма.

20/III-44

Ну и публика — старая интеллигенция. Группа медиков, лауреатов, с академиком Гамалеей (ему уже за 80 лет) обратилась к товарищу Сталину, называет маршалом, просит освободить профессора Зильбера,[233] уверены в его невиновности. Ага!

Коба распорядился немедля освободить, завтра освобождаем. Трудное время прошло, можно прощать.

С московскими интеллигентами всегда тяжело. Жрут и пьют сладко, а все равно готовы тут же наср… ть тебе на голову. Старостины звонили во всех московских гостиных, что немцы скоро займут Москву и Ленинград, что советской власти конец, барахолили. Пришлось посадить.[234] А если бы язык за зубами держали, смотришь были бы знаменитые спортсмены. Где эти герои были в 1941 г? Настоящие люди к Судоплатову и Орлову[235] пошли. Как братья Знаменские.

Я против Старостина играл в Тбилиси. Давно это было. Я был молодой, а он вообще мальчишка. И стал таким заср…нцем. Ну, х…й с ним.